Книга Вместе с русской армией. Дневник военного атташе. 1914–1917 - Альфред Нокс

В 8.30 приходил К. Он отправлялся в Москву и горько жаловался на штаб округа, который, как он утверждал, не дал ему возможности сражаться против восстания под красным знаменем. Теперь он замыслил организовать сопротивление в Москве и присоединиться к войскам, которые должны будут пойти на освобождение столицы.

Примерно в 8.45 перед Зимним дворцом началась сильная стрельба. В ней принимали участие стоявший под парами на Неве крейсер «Аврора», а также крепостные орудия. Перестрелка продолжалась до полуночи, хотя с сопротивлением в районе Зимнего было покончено задолго до этого.

Сегодня выдался серый, унылый день. Трамваи ходят, но до сих пор слышится стрельба, пусть и не очень интенсивная.

7-го числа диктатором Временное правительство назначило министра Кишкина, а инженер Пальчинский сменил Полковникова на должности командующего военным округом. Когда я расстался с Рогозиным в четыре часа дня 7-го числа, он направился на встречу с Пальчинским, который настойчиво приглашал его работать к себе, почти против желания самого Рогозина, под тем предлогом, что он был адъютантом у генерала Половцева, а Половцев был дружен с Пальчинским! Рогозин возражал, что он только что приехал в Петроград всего на несколько дней по своим личным делам, но, наконец, неохотно был вынужден уступить. Его отправили объехать город на автомобиле, «чтобы собрать надежных офицеров». После того как он нашел троих, обещавших прийти, вернулся в штаб округа и был направлен докладывать о ходе подготовки обороны Зимнего дворца.

Первоначально гарнизон состоял из двух тысяч человек, включая юнкеров и слушателей школы прапорщиков, три эскадрона казаков, роты добровольцев и одной роты женского батальона. Защитники гарнизона имели шесть орудий и один бронеавтомобиль, экипаж которого, однако, заявил, что его прислали для защиты произведений искусства во дворце и он во всем будет придерживаться нейтралитета.

Из-за постоянного дезертирства гарнизон таял, так как продовольствия не было, и в течение двух дней солдаты практически голодали. К тому же не нашлось сильного командира, который взял бы на себя командование всеми и укрепил бы дисциплину. Ни у кого не было ни малейшего желания воевать. Некоторые из прапорщиков даже позаимствовали у женщин серые солдатские шинели, чтобы иметь возможность незаметно скрыться.

Большая часть юнкеров Михайловского артиллерийского училища вернулись к себе и забрали с собой четыре из шести орудий. Потом ушли казаки, объявив, что они против кровопролития! В десять часов вечера дворец покинула и большая часть прапорщиков. После этого оборонять правительство остались небольшое количество прапорщиков Инженерного училища и рота женщин.

Правительство все это время поддерживало связь с фронтом, в полночь министрам сообщили, что войска уже в пути и вот-вот придут на помощь. Затем поступила информация, что во дворец направляются члены Флотского комитета с условиями переговоров.

Во время бомбардировки министры бросались из комнаты в комнату. Рогозин позже рассказывал, что когда ему понадобилось о чем-то доложить правительству и он попал во дворец, то увидел «морского министра сидящим около окна, курящим трубку и сплевывающим. Остальные министры сидели за столом. Терещенко ходил взад-вперед, как тигр в клетке. Коновалов сидел на диване и нервно дергал себя за штанины, пока не подтянул их почти до колен». Но ведь Рогозин был здесь всего лишь посторонним наблюдателем, ни о чем не беспокоившимся и ни за что не отвечавшим. На самом деле положение этой группы людей должно было быть ужасным. Брошенные своим вождем, отрезанные от внешнего мира, начиная с шести часов вечера 7-го числа, отказавшиеся оставить свой пост, несмотря на то что были не в силах на что-то повлиять, они ждали решения своей судьбы после того, как попадут в руки толпы.

Оборона практически не была организована, охранялись только три из многочисленных входов в здание. Группы атакующих проникали туда через боковые двери и искали, чем бы поживиться. Сначала эти группы были малочисленными, и гарнизону удавалось рассеивать их, но потом матросы, солдаты Павловского полка и рабочие стали собираться в большие банды и просто разоружили гарнизон. Но это было сделано, как впоследствии вспоминал один из офицеров гарнизона, «по-домашнему», практически без кровопролития. Гарнизон почти не стрелял, и, как говорят, его потери составили всего трое юнкеров ранеными.

Рогозин впоследствии вспоминал, что, поняв, что он ничего не сможет сделать, отдал свою саблю одному из дворцовых слуг и побежал через аллею деревьев к площади, но попал в руки группы матросов, которые его арестовали и отвели в здание Центрального телеграфа. Там Рогозина передали охране из числа солдат Кексгольмского полка. Когда он там сидел, один из солдат упер в него долгий взгляд и заявил: «Если бы я только мог воспользоваться своим штыком, то заколол бы тебя прямо сейчас!» Рогозин притворился, будто не понял, чего хочет солдат, и спросил, что происходит с его часовым. Офицер оказался «дипломатом». Он отвлек внимание солдат, заговорив с ними о табаке, перебоях с электричеством и т. д. Наконец он объявил Рогозину, что тот может идти. Рогозин попросил, чтобы ему выделили провожатого, и, к своему ужасу, обнаружил, что с ним отправили того самого солдата. Рогозин шел и в любой момент был готов получить удар штыком в бок. Когда они дошли до гостиницы, он пожелал солдату спокойной ночи и сообщил ему, что забыл на телефонной станции свою трубку. Солдат сказал, что пойдет и принесет ее, и через день уже колотил в дверь его спальни, появившись там с трубкой. Рогозин дал ему 10 рублей. Как быстро меняются русские солдаты!

В 2.30 ночи 8 ноября дворец был «взят». Министры были арестованы. Сквозь толпу людей, призывающих на их головы проклятия, их провели через Троицкий мост к Петропавловской крепости. Гарнизон разоружили и отправили в казармы Павловского полка на Марсовом поле. В опубликованных позже воспоминаниях юнкер по фамилии Розин рассказывал, как его с товарищами поставили вдоль стены и уже собирались расстрелять, когда они бросились врассыпную. При этом все-таки многие были застрелены солдатами. Спастись удалось немногим, в том числе и ему, после того, как он всю ночь прятался среди деревьев на Марсовом поле.

По рассказам большевиков, самое серьезное сопротивление оказала рота женского батальона. За это трех женщин раздели и бросили в Неву. Остальных 137 женщин препроводили в казармы Павловского полка, где их «в неподобающей манере обыскали на предмет наличия бомб». Позже женщин перевели в казармы гренадерского полка. Эти женщины были добровольцами и происходили из различных классов общества, но в основном из интеллигенции. Их истинный патриотизм ярко выделялся на фоне установившейся после революции всеобщей апатии.

Вечер четверга 8 ноября 1917 г.

У меня был очень насыщенный день.

Утром мы с Уордропом ходили в Генеральный штаб. Там все осталось нетронутым. Я виделся с Марушевским и Голевским. Последний заявил, что во время боев прошлой ночью было убито очень мало людей. Вместе с Марушевским он провел ночь в официальной резиденции Генерального штаба. Несколько раз они отправляли посыльного, чтобы узнать, как обстояли дела. Сам Голевский «даже один раз выбирался наружу», но не видел ни одного даже раненого. Это отношение постороннего наблюдателя очень удивило меня.