Книга Рубеж Империи: Варвары. Римский орел - Александр Мазин

Изрядная часть германского войска уже «втянулась» в овраг, когда вопли и рев дополнил знакомый каждому римскому легионеру треск и грохот. Это вступили в действие боевые машины.

Надо отдать должное «Федору»: боевая ярость не вымыла у него из мозгов способности соображать. И как только до него дошло, что натолкнулся он не на случайный патруль, а на продуманную засаду, рикс моментально изменил вектор атаки: набившиеся в овраг варвары (по крайней мере, большинство из них) круто развернулись и полезли обратно.

Это было совсем нехорошо, с точки зрения Черепанова. Он-то рассчитывал, что германцы будут, как это у них принято, слепо переть вперед – и планомерно перемалываться римской боевой машиной. А если они отступят и перестроятся – еще неизвестно, чем закончится дело. И уж совсем не хотелось, чтобы эти крутые ребята сейчас расселись по лодкам и отвалили домой. Целью Геннадия было не пресечь этот набег, а сделать все, чтобы отбить у германцев вкус к набегам как таковым. Его исходный план работал вовсе не на то, чтобы прикончить пару сотен варваров и не позволить остальным на этот раз проникнуть в провинцию. Ведь никто не может поручиться, что через месяцок эти ребята не повторят попытку.

– Не стоять! – заорал он страшным голосом. – Живо рубить лодки!

И сам, спрыгнув вниз, принялся долбить днище «флагмана».

Но его «команда» облажалась. Сначала тупо глазели на приближающуюся толпу разъяренных варваров, а потом попрыгали в воду и бросились кто куда. Черт! Черепанов остро пожалел, что вместо этих недоумков «с варварской внешностью» не взял своих легионеров. Уж те не струсили бы.

Геннадий перемахнул через борт и по пояс погрузился в ледяную воду. Ничего, сейчас у него будет возможность согреться. Черепанов выскочил на берег, подхватил чей-то щит…

Но на него никто не обратил внимания.

Федорикс орал, сбивая людей в подобие строя. Но его союзники уже твердо решили, что битва проиграна, и устремились к лодкам.

Черепанов стоял, мокрый и злой, с мечом в руке – и ничего не делал. Только отшвыривал в сторону тех, кто сам на него натыкался.

Остановить всю эту массу в одиночку было невозможно.

Свистнула стрела. Геннадий машинально отбил ее щитом. Другая воткнулась в шею молодого, безбородого еще германца. Тот дико взвизгнул, выдернул – кровь обрызгала плечо Черепанова. Германец споткнулся и упал. Кто-то, в свою очередь, споткнулся о его тело и тоже упал. Моментально образовалась куча-мала из дюжины тел… По которой сверху начали прицельно бить из луков.

Геннадий поспешно отскочил подальше. Еще не хватало схлопотать стрелу от своих.

Метрах в двадцати от обрыва кое-как организованные воины Федорикса, построившись в подобие каре, пытались отстреливаться. Их оставалось около двух сотен. Остальные варвары в беспорядке грузились в плавсредства. Несколько переполненных лодок уже успело перевернуться, но с полдюжины уже отвалили от берега и выгребали к стене тумана. А, проклятый туман…

Ах ты, мать его!

Черепанов почувствовал, как в нем ожила надежда.

Туман отступал от берега. Медленнее, чем хотелось бы. Но… Это было уже не важно. Потому что прямо из белой стены навстречу удиравшим варварам степенно выплыла либурна «Юнона» и двинулась навстречу переполненным германским суденышкам.

Варвары, как и следовало ожидать, этому не обрадовались. И «бросились» в разные стороны. Но шансов у них не было никаких. Два ряда весел «Юноны» неторопливо опускались и поднимались – при внешней неторопливости либурна двигалась раза в три быстрее, чем варварские лодки. При этом маневрировала так точно и экономно, что можно было залюбоваться. Плавный разворот, «легкое прикосновение» к носу или корме германской лодки – и та уже плавает кверху днищем или просто идет ко дну. Новый разворот, недолгая погоня, изящный толчок невидимого тарана – и еще одна лодка превращается в дрова. Очень красиво. Но германцам было не до того. Увидев, что либурна в первую очередь гоняется за теми, кто плывет от берега, большинство лодок тут же развернулось в противоположную сторону. Видимо, их экипажи решили: лучше умереть в бою, чем побарахтаться немного в ледяной воде, а затем стать пищей для рыб и раков.

Тем не менее либурна успела отправить на дно еще пару лодок. А затем остановилась метрах в пятидесяти от берега и принялась садить из двух палубных «скорпионов». И свела на нет попытку германцев использовать лодки в качестве прикрытия от обстрела сверху.

А на Черепанова по-прежнему никто не обращал внимания. Не удивительно. По берегу металось не меньше сотни таких же потерявших соображение и ориентацию варваров. Многие были ранены, и обрызганный чужой кровью Черепанов отличался от них лишь тем, что не бегал, как оглашенный, а просто стоял на месте, следя лишь, чтобы никто не снес ему голову.

Лучшие воины Федорикса упорно держали строй, но их круглые щиты не годились для «черепахи». Посему то один, то другой варвар «выпадал» из строя, подстреленный лучниками. И «скорпионы» либурны били без промаха. Их длинные тяжелые стрелы, которым не помеха ни щит, ни доспех, иной раз пронзали по два тела сразу. Правда, плотность «огня» с берега существенно снизилась: у конников опустели колчаны.

Пожалуй, решись сейчас Федорикс на решительную атаку, ему бы удалось покинуть узкую полоску у воды, ставшую для германцев ловушкой.

Но он не решился.

– Мы сдаемся! – заорал кто-то на ломаной латыни. – Не стреляйте!

Стрельба прекратилась, и германцы в строю разом уронили оружие. Одиночки, естественно, последовали их примеру.

Черепанов на всякий случай тоже отбросил щит. Вдруг какой-нибудь ретивый галл не признает кентуриона.

Увидев, что происходит на берегу, на либурне тоже прекратили стрельбу и спустили шлюпку.

Спустя четверть часа мрачные германцы, освобожденные от оружия и всего, что представляет ценность, связанные, ждали решения своей участи; ауксиларии субпрефекта Азиния собирали стрелы; а сам субпрефект препирался с кентурионом по поводу судьбы пленников.

Субпрефект настаивал, что их следует доставить в лагерь, как живые трофеи. И пусть начальство решает, что с ними дальше делать.

У Черепанова было другое мнение. А мнение «начальства», в частности трибуна Гая Петрония Магна, наверняка не совпадет с тем, что задумал подполковник.

Когда же Черепанов ознакомил со своими намерениями субпрефекта, тот не скрыл своего неодобрения.

– Это прямое нарушение эдикта! – заявил он. – Мне говорили, что Максимин способен на такое, но о тебе я был лучшего мнения. Череп! Это жестоко и расточительно. Почему бы нам не продать их куда-нибудь на юг? У меня есть знакомый негоциатор[172], промышляющий работорговлей. Хочешь…

– Не хочу, – отрезал Черепанов. – Я хочу, чтобы все они исчезли. Бесследно.