Книга Ярость - Уилбур Смит

Гарри все время повторял:

– Я не верил, что ты приедешь. Телеграмму послал по наитию. Я даже не знал твого адреса. – И обратился к Холли, сидевшей за длинным столом рядом с Шоном: – Ну разве он не удивителен, Холли? Разве не правда все, что я о нем говорил?

Холли улыбнулась и вежливо согласилась; она чуть повернулась на стуле, чтобы помешать Шону, продолжавшему рассказ, снова положить руку ей на бедро. Посмотрев вдоль стола, она встретилась взглядом с Майклом. Холли познакомилась с Майклом лишь накануне, когда он прилетел из Йоханнесбурга на свадьбу, но между ними мгновенно установилось взаимопонимание, особенно когда Холли обнаружила, как заботливо и покровительственно Майкл относится к Гарри.

Теперь Майкл приподнял бровь и виновато улыбнулся Холли. Он видел, как поглядывает на нее старший брат, видел, как Шон старается привлечь ее внимание, видел, как она вздрогнула и побледнела, когда Шон прикоснулся к ней под столом. Он поговорит с Шоном после ужина и предупредит его, потому что сам Гарри никогда не заметит, что происходит. Он слишком захвачен возвращением старшего брата. Это долг Майкла – его обязанностью всегда было защищать Гарри от Шона. А тем временем он успокаивающе улыбнулся Холли. Шон перехватил этот взгляд и правильно истолковал его. Но ничем этого не выдал. Его лицо оставалось открытым, в голосе искрилось веселье, и когда он закончил, все за исключением Майкла и Холли рассмеялись.

– Ты такой забавный, – пропела Изабелла. – Я тебя просто ненавижу за то, что ты мой брат. Если бы только я могла найти такого мальчика!

– Нет ни одного достаточно хорошего для тебя, Белла, – сказал Шон, но продолжал наблюдать за Майклом, и когда общий смех утих, непринужденно спросил: – Ну что, Майки, как дела в твоей коммунистической газете? Правда ли, что она будет называться «АНК таймс», или «Мандела мейл», или «Газета Мозеса Гамы»?

Майкл положил нож и вилку и посмотрел в глаза Шону.

– Политика «Голден сити мейл» – защищать беззащитных, обеспечить всем достойное существование и говорить правду, какой мы ее видим, – чего бы это ни стоило.

– Я в этом не разбираюсь, Майки, – улыбнулся Шон. – Но в буше я несколько раз хотел, чтобы у меня был экземпляр «Голден сити мейл» – да, сэр, всякий раз, как у меня кончалась туалетная бумага, я жалел, что у меня нет вашего коммунистического листка.

– Шон! – резко сказал Шаса, и снисходительное выражение впервые со времени появления Шона сошло с его лица. – Здесь женщины.

– Бабуля, – повернулся Шон к Сантэн. – Ты ведь читала колонку Майки? Не говори, что ты согласна с его розовыми соплями.

– Хватит, – строго сказал Шаса. – У нас праздник воссоединения.

– Прости, папа, – насмешливо согласился Шон. – Ты прав. Поговорим о забавном. Позвольте мне рассказать Майки о мау-мау в Кении и о том, что они делают с белыми детьми. Потом он сможет рассказать мне о своих друзьях-коммуняки из АНК и о том, что они хотят сделать с нашими детьми.

– Шон, это нечестно, – тихо сказал Майкл. – Я не коммунист и никогда не защищал коммунизм или насилие…

– Разве не об этом ты написал во вчерашнем номере? Я с огромным удовольствием прочел твою колонку в самолете из Йохбурга.

– На самом деле, Шон, я написал о том, что Фервурд и Деларей допускают ошибку, называя коммунистическим все, что черное население считает желательным: гражданские права, всеобщее право голоса, профсоюзы и политические организации черных, такие как АНК. Называя все это коммунистическим, они делают идеи коммунизма привлекательными для черного населения.

– У нас в Кении теперь черное правительство во главе с осужденным террористом и убийцей. Поэтому я срочно перебираюсь оттуда в Родезию. А здесь, в самом сердце доброй старой республики, мой родной брат мостит путь новому черному марксистскому правительству сброда и террористов. Скажи, Майки, кого из террористов ты хочешь видеть главой республики: Манделу или Мозеса Гаму?

– Я больше не стану предупреждать ни тебя, ни тебя, – зловеще сказал Шаса. – Я не потерплю политики за обеденным столом.

– Папа прав, – поддержала его Изабелла. – Вы оба такие скучные – а я только начала радоваться.

– Хватит и голосов с галерки, – сказала Сантэн Изабелле. – Доедайте все, мадмуазель, вы кожа да кости.

Но она внимательно смотрела на Шона.

«Он и шести часов не пробыл дома, а мы уже готовы вцепиться друг другу в горло, – думала она. – По-прежнему владеет талантом ссорить. Его надо остерегаться – интересно, зачем он вернулся на самом деле».

Она узнала это очень скоро, когда Шон попросил разрешения поговорить с ней и с Шасой в оружейной.

После того как Шаса налил ей в тонкий бокал «шартрез», а себе и Шону – в шарообразные бокалы «хеннесси», все сели в кожаные кресла. Мужчины занялись ритуалом подготовки сигар, подрезали кончики, грели сигары и наконец прикуривали от кедровых палочек.

– Ну хорошо, Шон, – сказал Шаса. – О чем ты хочешь поговорить?

– Помнишь, папа, когда я уезжал, мы с тобой говорили о сафари как бизнесе? – Шаса заметил, что Шон нисколько не раскаивается в обстоятельствах своего отъезда. – Что ж, теперь у меня шесть лет опыта, и не стану утомлять вас ложной скромностью. Я один из лучших охотников в этой сфере. У меня свыше пятидесяти клиентов, которые хотят снова со мной охотиться. У меня с собой их телефонные номера, можете позвонить им и спросить.

– Хорошо, я это сделаю, – сказал Шаса. – Продолжай.

– Правительство Яна Сматса в Родезии занимается развитием бизнеса сафари. Одна из концессий, которая через два месяца выставляется на аукцион, – лакомый кусочек.

Шаса и Сантэн слушали молча, внимательно, а когда час спустя Шон закончил, многозначительно переглянулись. За тридцать лет совместной работы они научились прекрасно понимать друг друга, и им не нужно было вслух соглашаться, что Шон преподнес свое предложение великолепно. Он хороший продавец, и его данные обещают большую прибыль, но Шаса видел легкую тень в темных глазах матери.

– Меня немного беспокоит только одно, Шон. Ты являешься через столько лет – и первым делом просишь полмиллиона долларов.

Шон встал и прошелся по оружейной. Резной слоновий бивень висел над камином, занимая центральное положение в комнате – почетное место среди собственных охотничьих трофеев Шасы.

Шон несколько мгновений разглядывал его, потом повернулся лицом к ним.

– Ты ни разу за все эти годы не написал мне, папа. Все в порядке, я понимаю, почему. Но не обвиняй меня в равнодушии. Каждый день отсутствия я вспоминал о тебе и бабуле. – Это было хитро проделано. Он не стал упоминать висящий на стене бивень, и Сантэн готова была поклясться, что в прекрасных зеленых глазах ее внука блестят искренние слезы. И почувствовала, как рассеиваются ее сомнения.

«Боже мой, как может женщина сопротивляться ему? – подумала она. – Даже родная бабушка!»