Книга Кровь Тулузы - Морис Магр

Загадочные, недоступные моему пониманию слова выстраивались вокруг меня, отгораживая, словно стеной, от остальных собравшихся. Кругом сияли просветлённые лица. Я ощущал, как вверх, словно дым от костра, уносятся бесхитростные и чистые восторги. Мне казалось, душа моя покрыта коркой, препятствовавшей мне принять участие во всеобщем упоении. В воздухе витало нечто невыразимое и таинственное, отчего мне хотелось плакать.

— Так что же такое — Святой Дух? — спросил я у своего соседа, отчётливо сознавая, что речь шла вовсе не о христианском Святом Духе.

Не дождавшись ответа, я встал и сказал:

— Я тоже хочу высказать своё мнение о Святом Духе.

Ибо я всегда слушал других только для того, чтобы потом высказаться самому.

Молодой человек бережно взял меня за руку.

— Слова имеют много смыслов, в зависимости от уровня разумения каждого. Для меня Святой Дух является силой, позволяющей вырваться из когтей материального мира, ручьём, ведущим к божественному источнику.

Я пожал плечами, и хотя, в сущности, сказать мне было нечего, я всё же направился к небольшому возвышению, с которого вещали ораторы. На пути к возвышению я увидел, как Эсклармонда де Фуа встала и пошла, простирая перед собой руки, словно собираясь заключить кого-то в объятия.

И тут Фредерик де Роэкс вытолкнул вперёд женщину, в которой я узнал жалкое озлобленное создание по прозванию Сухая кость. Она вся дрожала, ноги не держали её, и она медленно опустилась на колени. Движением руки Эсклармонда велела поднять её и ладонями обхватила её голову. Я с изумлением смотрел на утонувшие в косматой шевелюре тонкие пальцы цвета слоновой кости, и видел, как та, кого я сравнивал с Минервой, коснулась губами лба продажной девки[8]. Тишину сменил продолжительный шёпот. Что-то оживлённо обсуждая, собравшиеся разделились на группы. Какой-то старик, возвысив голос, объяснял про красоту и притягательность смерти и уговаривал всех ускорить её приход.

Неожиданно лысый и гладко выбритый человек принялся быстрым шагом описывать круги, с каждым кругом ускоряя шаг.

— Что это с ним? — спросил я своего соседа.

— Движение по кругу является единственно совершенным. Он подражает чистым духам, движущимся исключительно по кругу.

Голос пустившегося в объяснения старца зазвучал требовательно.

— Вырвите себя из этой жизни, ибо она есть зло, избавьтесь от скверны, дабы с лёгкостью устремиться к духовной сущности бытия.

— Ну, это уж слишком, — выкрикнул какой-то тип с кривыми ногами и квадратной головой, какой обычно обладают люди здравомыслящие. — Тогда придётся признать, что убийца Пьера де Кастельно подарил легату блаженство.

Прозвучавшее имя послужило сигналом к ожесточённому спору. Все принялись о чём-то оживлённо дискутировать. Тема интересовала каждого. Я заметил, как Фредерик Роэкс подходил то к одним, то к другим и что-то им шептал, показывая на меня пальцем.

— Это оруженосец графа Тулузского! Он один из наших!

Я горделиво выпрямился. Целую минуту я ощущал необычайную гордость. Правда, я ничего не понял из того, что говорилось о Святом Духе, но разве это имело значение? У меня была другая роль. Я был человеком действия, освободителем еретиков.

Постепенно вокруг меня образовалась пустота. И тогда глаза мои встретились с глазами Эсклармонды. Она смотрела на меня. Смотрела на человека, убившего Пьера де Кастельно. Разумеется, она не признала в нём дикаря, который некогда подхватил её на руки и унёс. Её взгляд пронизывал меня словно стальной клинок, более острый, чем копьё, которым я нанёс удар легату. И внезапно я прочёл в нём, прочёл как в книге, где ожили нарисованные картинки. Я увидел её ужас от моего поступка, ощутил её отвращение к моей грубой и кровожадной душе. Она отвернулась и исчезла через ту же дверь, откуда появилась.

Я попытался отыскать вокруг себя хотя бы одно доброжелательное лицо. Но молодой человек, до сих пор державшийся рядом, резко отошёл в сторону. Люди отворачивались от меня. Чувство, принятое мною за восхищение, оказалось любопытством, смешанным с презрением. Только старый Роэкс, чью спину я видел, разводил руками и, казалось, всё ещё защищал меня.

— Нам очень нужны такие люди! Даже если они вызывают презрение, ибо это не главное!

Я направился к двери и столкнулся лицом к лицу с Сухой костью. И ощутил себя униженным, понимая, сколь дорого было бы мне приветливое слово, сказанное Эсклармондой. Лицо девицы сияло от восторга; она так высоко задирала лоб, словно на него положили Святые Дары и она боялась, как бы они не упали.

Кажется, колет мой зацепился за её платье. Протянув руку, я подался в её сторону, чтобы отцепить колет. Раздался дикий вопль, девица рванулась прочь и, словно боясь замараться, подхватила обеими руками подол.

Её истеричный крик пригвоздил окружающих к полу. Увидев меня возле девицы, многие подумали, что вопль свидетельствовал о какой-либо выходке с моей стороны, о грубой шутке. До меня донеслись возмущённые возгласы. Некто высокого роста, с виду похожий на рыцаря, во весь голос заявил, что, если меня следует наказать, пусть только скажут, а он уж позаботится об остальном, и, отодвинув всех, кто стоял перед ним, он двинулся на меня.

Я шагнул вперёд, соразмеряя, как лучше вцепиться ему в глотку, а затем повалить его. Невыносимое страдание переполняло меня, и я надеялся от него избавиться, дав волю своей ярости.

И тут неведомая сила живым комком рыданий зашевелилась в моей груди, поднялась, опустилась и снова устремилась вверх. Значит, я оказался в стане злых! Словно ветхое платье, самолюбие моё разодралось пополам, и мне показалось, что я гол, гол и жалок, как первое творение мирозданья, узревшее первый закат солнца в отягощённом сумраками мире. Я упал на колени и воскликнул:

— Прошу всех простить меня. Я сотворил зло, я умею делать только зло и не понимаю, что такое добро. Вы это знаете — просветите меня! Не оставляйте меня блуждать в потёмках. О братья мои, протяните мне руку помощи!

И, не обращая внимания на пыль, взвихренную по дороге платьем Эсклармонды, я прижался лбом к плитам, по которым ступала её нога…

Глубокой ночью сержант городской стражи, держа в руках пику с прицепленным к кончику фонарём, подошёл ко мне и грубо спросил, зачем я тут стою, уставившись в воды Гаронны.

Я бы мог ответить ему, что я слуга графа Тулузского, сын известного строителя Рокмора, а потому лучше ему оставить меня в покое и идти своей дорогой. Но я вежливо сказал, что после встречи с добрыми и чистыми людьми я не смогу успокоиться, пока не постигну истинную природу Святого Духа.

II

Граф Раймон вернулся в Тулузу, и я был первым, кого он пожелал увидеть. Он принял меня в Нарбоннском замке, в Орлиной башне, окна которой смотрели на север. Он был в воинском облачении, и когда я опустился перед ним на одно колено, он обхватил мои руки своими мягкими и влажными ладонями и долго не отпускал, пристально глядя на меня своими вечно слезящимися глазками. Так мы простояли несколько минут, а затем в полнейшей тишине прозвучали слова, которых произносить не следовало.