Книга Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры - Владимир Петрухин

Традиционно считалось, что в НПЛ и, стало быть, Начальном своде, а стало быть, предшествующем ему «сказании» («Древнейшем своде» у Шахматова и его последователей — см. обзор: Гиппиус 2012) начало истории Русской земли отождествлялось с историей киевских полян. Эта конструкция не только не устраняла внутренних противоречий реконструируемого текста, ибо ни поляне, ни их земля не отождествлялись в НПЛ с Русью, но и игнорировала принципиально различное отношение к полянам в двух летописях. Действительно, в космографическом введении ПВЛ поляне противопоставлены прочим «поганым», в первую очередь — древлянам, как имеющие обычай «кроток и тих» — живущим «звериньским образом» (ПВЛ. С. 10–11). В НПЛ, хотя и говорится, что Кий, Щек и Хорив «беша мужи мудри и смыслене» и «наречахуся Поляне», но о полянах тут же сказано следующее: «бяху же погане, жруще озером и кладезем и рощением, якоже прочии погани» (НПЛ. С. 106).[54] Киевский этноцентризм явно чужд здесь новгородцу (Насонов 1969. С. 76).

Наконец, отнесение введения к НПЛ только к Начальному своду не вполне учитывает композицию самой НПЛ. Между тем концовка введения к НПЛ прямо отсылает к правлению Алексея и Исаака Ангелов, которыми и должно кончиться повествование. Эта концовка неслучайна, ибо НПЛ включает «Повесть о взятии Царьграда фрягами» (НПЛ. С. 103–104; ср.: Шахматов 1947. С. 131; ПВЛ. С. 367)[55]. И падение «богохранимого» града Константина в правление упомянутых кесарей воспринималось в православном мире как предвестие грядущего конца света — «последних времен», о которых и говорится в начальной фразе введения к НПЛ. Показательно, что Константинополь не упомянут во введении к НПЛ среди мировых столиц. Существенно, что «Повести о взятии Царьграда» в НПЛ предшествует (под 1203 г.) рассказ о разорении Киева и разграблении его святынь русскими князьями и «погаными» половцами.

В этом контексте понятным становится пафос введения к НПЛ, обличение «несытоства» русских князей и их дружинников, из-за которого «навел Бог на ны поганыя»; и это не простой набег — ведь «и скоты наша и села наша и имения за теми суть». Речь здесь идет, вопреки Шахматову, уже о монголо-татарском нашествии, ниже описанном в НПЛ эсхатологическими красками «последних времен» (ср.: Плач Иеремии, 5.2): «Да кто, братье и отци и дети, видевши божие попущение се на всеи Рускои земли; грех же ради наших попусти бог поганыи на ны» (НПЛ. С. 289; ср.: Шахматов 2002. С. 383)[56].

Видимо, это событие заставило составителя НПЛ в середине XIII в. заменить раннее введение и переместить акцент с начала Русской земли на «последние времена». Следы этой замены очевидны в тексте НПЛ: повествование о начале Русской земли начинается там фразой «живяху кождо с родом своим на своих местех и странах, владеюща кождо родом своим» — и далее о трех братьях Кие, Щеке, Хориве и их сестре Лыбеди. А. А. Шахматов, вслед за А. И. Соболевским, отмечал невнятность такой фразы в качестве начальной (Шахматов 1947. С. 154–155). Но оба они не обращают должного внимания на то, что фраза о живущих со своим родом по своим местам является парафразом из библейской «Таблицы народов» (ср. эпиграф к главе I). В ПВЛ этот текст действительно вводит повествование о поселении полян на Днепре, завершающее рассказ о расселении славян среди потомков библейского Иафета.

Значит, можно предположить, что Начальный свод имел космографическое введение, сходное с введением к ПВЛ[57]. Само по себе это введение представляется естественным для средневековой хронографии, рассматривающей историю собственного народа (или мира) как продолжение священной истории. Так начинались и греческие хроники Малалы и Амартола, и Хронограф по великому изложению, известные русским летописцам и использованные ПВЛ (та же фраза из таблицы народов уже упоминалась в связи с рассказом Иордана о славянах)[58].

ПВЛ, в отличие от этих хронографов, опускает сотворение человека, начинает «повесть сию» не с Адама и Сифа, а с нового творения — разделения земли сыновьями Ноя по потопе. Логика такой композиции в общем понятна: летописец стремится сразу найти ответ на главный вопрос своей повести — «откуду есть пошла Руская земля», и начинает прямо с описания стран, разделенных сыновьями Ноя, и «языков» — народов, от них произошедших.