Книга Повелитель гроз - Танит Ли

Это все кусочки янтаря в ее ушах. Он так часто видел, как они поблескивают среди ее волос, — пожалуй, это было самое первое из его детских воспоминаний. Сейчас они невыносимо бередили его душу, а он не хотел проливать слезы на глазах у этих людей. Они редко плакали по своим мертвым — если вообще плакали, ибо лично он никогда этого не видел. Они не выказывали никаких эмоций: ни боли, ни горя, ни радости. Они. Он ощутил во рту застарелую горечь, поскольку, несмотря на то, что отчасти был одним из них, он все равно оставался для них посторонним, чужаком. Она понимала это, Эраз, его приемная мать, и дарила ему свою любовь, настолько демонстративную, насколько могла, и тщательно скрываемую от других нежность.

Они вошли в рощицу красных деревьев и направились к темному прямоугольнику храмовой двери. Появились два жреца. Они подплыли к носилкам, точно сотканные из тьмы призраки, и забрали их у охотника и молодого мужчины. Без единого ритуального слова жрецы понесли Эраз в темноту. Селяне немного постояли, не двигаясь с места, потом повернулись и медленно разошлись.

— Теперь она у Нее, Ральднор, — бросил один из охотников, проходя мимо.

Ральднор не смог выдавить ни слова в ответ. Он обнаружил, что его глаза мокры от жгучих слез, отвернулся, и охотник пошел прочь.

Скоро она превратится в пепел, который смешают с жирной черной землей за храмом. Или ее истинная суть действительно покоится в объятиях Анакир? Горячие слезы бежали по его лицу, и когда они иссякли, он почувствовал себя странно облегченным и опустошенным. Он развернулся и пошел обратно в Хамос, прилепившуюся к холму деревушку, где он вырос.

Добравшись до крошечной двухкомнатной хижины, он захлопнул дверь и сидел в одиночестве, глядя в сгущающиеся вечерние сумерки. Раньше это место было его домом. Несмотря на все свои отличия и душевный разлад, он никогда не сомневался в этом — но теперь усомнился. Естественно, он мог оставаться среди них, работать на их полях, как все предыдущие годы, охотиться вместе с ними в неурожайную пору, в конце концов, связать себя женой и наплодить детишек. Пока ему везло, и от нескольких случайных совокуплений на свет не появился никто. Тем лучше. Зачем им еще один урод в своих рядах?

Он резко поднялся и подошел к диску из полированного металла, который Эраз использовала вместо зеркала, вгляделся в свое отражение.

Вис.

Вис, несмотря на светло-золотые глаза и добела выгоревшие на солнце желтые волосы. Об этом просто кричал темно-бронзовый отлив кожи, загар, который не сходил даже в холодные месяцы, и поразительно мужественное лицо, надменные губы и челюсть, которые уж никак нельзя было назвать крестьянскими. К тому же он был выше, чем большинство степных мужчин, очень широк в плечах, узкобедр и длинноног. Все это безошибочно выдавало в нем по меньшей мере полукровку, в чьих жилах текла кровь сильных предков, которым никогда не доводилось голодать на бесплодных землях Равнин-без-Теней.

— Почему я так расстроен смертью женщины, которая даже не мать мне? — внезапно спросил он вслух у себя.

Его матерью была заравийка, он знал это. Один из жителей Хамоса нашел ее перед рассветом в нескольких милях от Сара, городка висов, куда, скорее всего, она и направлялась. Очень красивая женщина — так он сказал. Она лежала на спине, и истончившийся серпик ущербной луны висел над ней, словно капля молока. На плече у нее обнаружили кровоточащую царапину от когтя тирра, а в мертвых руках она сжимала плачущего младенца.

В память о ней ему дали сарское имя. Но она и так оставила на нем свою неизгладимую печать. Это ее кровь так отличала его от всех остальных. Но все же у него был отец с Равнин — глаза и волосы ясно свидетельствовали об этом. Он думал о той женщине со смешанными чувствами. Должно быть, он появился от случайной ночи любви, что было большой редкостью для висов, потому что обычно темнокожие расы сторонились степных жителей. И она оставила ему неприятное наследство. Свою висскую чувственность, к примеру. Как и они, с восходом Алой звезды он чувствовал неодолимое возбуждение. Это было постыдным проклятием его детства, пока Эраз не разъяснила ему все. Позднее оно заставляло его рыскать по-волчьи бессонными ночами — подгоняемого неутолимым слепым желанием, сходящего с ума от навязчивых лихорадочных снов. Деревенские девушки, бесчувственные в любое время года и совершенно невосприимчивые к звезде, доставались ему лишь ценой неимоверных усилий, и каждой близости непременно предшествовало нескончаемое и невыносимое обольщение. Он понимал, что доставил им наслаждение, лишь по их почти ненавидящим приглушенным вскрикам, случайно слетавшим с губ. Он чувствовал, что они отдаются ему лишь из жалости, и поражался тому действию, которое оказывал на них. После каждой такой близости он ощущал ужасную горечь, потому что его страсть по большому счету так и оставалась неразделенной, и он сам казался себе скотом, как только звезда меркла.

И все-таки это было не самое худшее из ее наследства. Труднее всего было перенести свою ущербность. Даже сейчас, вспомнив об этом во мраке убогой хижины, он в ярости ударил кулаком по металлическому зеркалу.

Он был глух и нем. Разумеется, не физически, а мысленно.

Эти бледнокожие люди, окружавшие его, могли слышать мысли друг друга и передавать свои. Вокруг них всегда раздавался безмолвный шепот, точно гудение незримого пчелиного роя. А он, не слышащий и безгласный, был отброшен на обочину их общества, идиот, которого лишь терпели, отверженный — не ими, но своей собственной ущербностью.

Снаружи белый кувшин луны разливал по небу ночную тьму. Где-то вдали раздался еле слышный волчий вой.

Скоро станет совсем холодно. Выпадет снег. Деревню огородят крепким частоколом, и они окажутся взаперти до второй оттепели.

Решение пришло неожиданно. Он вытащил из сундука теплый плащ из волчьей шкуры, снял с крюков на стене свой охотничий нож и мешочек с медяками, который был единственным достоянием Эраз, — и тут же почувствовал себя вором.

Ночь была совершенно безлюдной. Он зашагал по дороге, петляющей вверх по склону, миновал храм и направился к югу.

«Куда ты идешь?» — спросил он себя. Явно ведь не в Зарависс. Казалось, он сам собой обиженно повернулся спиной к северу.

Что-то забрезжило у него в мозгу.

Где-то впереди лежал разрушенный город — их, степной город, как говорила Эраз, след давно минувшего прошлого. Почему бы не отправиться туда?

Он чувствовал, как опасения и чувство свободы причудливо смешиваются в его душе, ибо, как бы то ни было, он был свободен. Ему больше не придется снова и снова терпеть одни и те же запертые от него лица — по крайней мере, теперь они будут иными.

Он усмехнулся этой невеселой шутке.

Там, где удавалось, он шел безлюдными местами, старательно избегая попадавшихся ему время от времени следов убогого жилья. Он двигался на юг. Путешествие настраивало его на бездумный лад, ведь теперь он не был обязан отвечать перед кем-то, и город в его представлениях разросся до необъятных метафизических размеров.