Книга Помор - Валерий Большаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вам надо срочно покинуть город! — молвила она с тревогой, переводя взгляд с Фёдора на Павла. — Гонт — страшный человек, он ни перед чем не остановится!
Туренин кивнул.
— Это точно, — сказал он серьёзно. — Если его люди найдут нас, вдвоём не отмахаемся.
— Ты прав, — неохотно признал Чуга. Обратив взгляд на Коломину, он развёл руками: — До свиданья, сударыня Наталья Саввишна! Даст Бог, свидимся.
— Обязательно, — ласково сказала девушка.
Пожав руки Костромитинову и Дэгонету, Фёдор с Павлом откланялись.
Особняк на Пятой авеню помор покидал с тяжёлым чувством. Впервые за долгое время на душе у него теплом повеяло, чувство живое затеплилось — и на тебе! Расставайся, беги… А что делать? Задержаться? Авось минуют его напасти? А толку-то? Что ты Наталье предложить можешь, окромя любви да ласки? Поговорку — что, дескать, с милым и в шалаше рай, дурачки придумали. Чай, не ночевали они в том шалаше, когда дождь стеной! А зимой как? У костра греться? Да что ж это за милёнок такой, если избраннице даже крова предложить не может? Куда такой годится? Вот пущай сам в своём шалаше и живёт! А ему сам Бог велел в богатеи выйти…
— Стало быть, на Запад? — перебил его мысли скучный голос Туренина.
— Угу, — буркнул Чуга.
— Ранчу заводить?
— Угу.
— А меня… этим… бакером возьмёшь?
— Знаешь хоть, где у коровы рога, а где хвост?
— Знаю, — с вымученной жизнерадостностью ответил Павел, — читал! Едем?
— Да куда от тебя денешься, всё равно ж не отвяжешься…
В сгущавшихся сумерках показался силуэт лошади с коляской.
— Извозчик!
Очень скоро «купе Брауна» унесло друзей прочь, и они не успели разглядеть, как из-под тёмной арки подъезда вывернула пролётка, занятая двумя мужчинами в неприметной одежде и одинаковых шляпах-котелках. Не догоняя, но и не отставая, пролётка покатилась за экипажем, увозившим Фёдора и Павла.
ОКОЛЬНЫЙ ПУТЬ
Поздно вечером Чуга с Турениным переправились через Гудзон на пароме и вышли к вокзалу. Поезд до Канзас-Сити[58] как раз разводил пары, потихоньку готовясь к отправлению. Состав был длиннее, чем обычно, — целых восемь вагонов, не считая тормозного, — почтовый, багажный, два грузовых и три пассажирских разной классности.
Друзья купили билеты во втором классе. Больше всего вагон напоминал немного увеличенный дилижанс — тут стояли деревянные сиденья, обтянутые иссиня-чёрным тиком, а стены были отделаны синим плюшем, с узкими зеркалами между окон.
Войдя, Фёдор сразу услышал смех Ларедо — проигравшийся ковбой был уже без седла.
— По пути, значит? — осклабился Шейн.
— Вроде того, — проворчал Чуга, аккуратно укладывая шляпу-стетсон на багажную сетку.
— Всё спустил? — ухмыльнулся Туренин.
— Даже шпоры! — захохотал ковбой.
Мало-помалу пассажиры занимали места. Показалась хрупкая, миловидная женщина в сером дорожном платье. Глаза её подозрительно шарили вокруг, то и дело ширясь от испуга, а руки крепко сжимали сумочку.
Вошёл дородный, сопящий фермер с окладистой бородой, щеголявший в синих домотканых штанах с нашитыми сзади и на внутренних сторонах икр кусками жёлтой оленьей кожи. Из голенища высокого сапога у него торчала роговая рукоять охотничьего ножа, на поясе висела кобура, едва вмещавшая настоящую пушку — здоровенный «милс» 75-го калибра, — а толстые и короткие пальцы постоянно оттягивали новенькие подтяжки и щёлкали ими.
Появился офицер-кавалерист в синей форме и скрипучих сапогах. Он учтиво поклонился испуганной женщине с сумочкой. Последним сел крупный мужчина лет тридцати. Чернявый, с аккуратной бородкой и усами, с лицом загорелым и обветренным, он смахивал на мексиканца, а одежда его — серый костюм из тонкого твида и чёрная плантаторская шляпа — указывала на состоятельность. Голубино-сизый жилет чернявого пересекала массивная золотая цепочка часов, на которой висели брелки — самородок и лосиный зуб, оправленный в золото. Багаж пассажиру соответствовал — это были два мешка, рюкзак и деревянный ящик, обитый железными полосками.
«Деньги везёт, наверное», — подумал Чуга, поудобнее приваливаясь к собственному мешку, и задремал. Свисток паровоза перебил ему сон, но из дрёмы так и не вывел. Поезд тронулся, вагон покатился, перестукивая, и помор заснул ещё крепче.
Проснулся он утром, лёжа на диванчике, вытянув ноги в проход. Солнце ярко светило, дым паровоза за окном летел себе мимо, рассеиваясь в чистом воздухе. Уползали назад перелески да речушки, пшеничные поля да одинокие фермы. Крякнув, Фёдор сел и протёр глаза. Ларедо задумчиво глядел на проплывавшие пейзажи. Павел сидел напротив и улыбался.
— Как спалось? — спросил князь.
— Вашими молитвами, — буркнул Чуга, чувствуя, как ломит во всём теле. Приучила его Олёна к перинам пуховым да к соломенным тюфякам, вот и изнежился…
Шейн, оглядываясь на чернявого, склонился, заговорщицки подмигнув.
— А ящичек-то тяжёленький, — проговорил он. — Деньгу, надо полагать, везёт, и немалую. Может, мы его… того? А?
— Рискни, — зевнул Фёдор, не принимая Ларедо всерьёз. — А меня уволь…
— Ну как хотите, — разочарованно протянул Шейн, откидываясь на спинку.
Между тем паровоз издал гудок, приближаясь к станции, маленькому домику красного цвета. Сразу за путями тянулась пара улочек городишки, приткнувшегося к железной дороге.
Вагоны подтянулись к перрону — платформе футов шестьдесят длиною,[59] грубо сколоченной из досок, — и замерли. Протяжно закричал кондуктор:
— Стоянка двадцать минут!
Чуга нашарил взглядом Шейна и сказал:
— Лопать пойдёшь?
— Не-а… Вы уж сами как-нибудь.
— Что, всё до цента спустил?
— Ну-у… Где-то так.
— Ладно. Мы сбегаем перекусить и тебе чего-нибудь притащим.
— Уговорили! — ответил Ларедо с ухмылкой.
Постоялому двору с парусиновыми перегородками, где по двое спали на одной кровати, название «Гранд-отель» не шло, но кормили тут прилично. Над дверями пристройки, выходившей к перрону, красовалась вывеска «Кухня Беккет», сулившая обед за пятьдесят центов.
Столовая занимала узкую и длинную комнату с белёными глинобитными стенами. Внутри располагались пять или шесть столиков, застеленных несвежими скатёрками в красно-белую клетку, и один длинный стол со скамейками по сторонам.