Книга Девять жизней - Елена Шолохова

– Белов! Go to the blackboard[25]… – требовательно повторила англичанка.

А я окаменел.

– Is he absent today?[26]

– Да нет. Не эбсент. Вон он, у окна сидит, – ткнул в меня пальцем Рогозин. – Но он не выйдет.

– Почему? – Англичанка так удивилась, что перешла на русский.

И наши затараторили наперебой:

– Псих потому что.

– Он никогда не отвечает…

– Псих и придурок.

– Он не знает…

– Да он вообще ничего не знает! И по-русски тоже…

Англичанка подошла к моей парте, последней в крайнем ряду, где я сидел в гордом одиночестве – со мной, понятно, никто сидеть не желал. Встала, скрестив руки на груди. Вроде невысокая и худенькая, а нависла, как скала. Я инстинктивно съёжился.

– Хотя бы из-за парты ты можешь встать, когда тебя учитель спрашивает?

Я молчал. Не двигался. Тело мне неподвластно. Внутри всё оцепенело, будто меня льдом сковало. И голос её доносился словно через километровую толщу воды – глухо и искажённо. Лишь сердце моё бухало, да так оглушительно громко, что, казалось, всем вокруг слышно. Стремительно нарастала паника, хотя со стороны всё выглядело так, точно я впал в анабиоз, потому что и пальцем не мог шевельнуть.

Подобное со мной случается, и довольно часто. Стоит только разволноваться, порой даже из-за мелочи. Своеобразная защитная реакция организма на слишком яркие внешние раздражители. Так говорит мой психотерапевт, к которому меня упорно водит мама. Насчёт «защитной» я бы с ним поспорил. Что это за защита такая? Мимикрировать под ничто? Под неживое? Чтобы окружающие потеряли интерес и оставили в покое? Будь моя воля, я бы для себя выбрал какую-нибудь другую защитную реакцию. А то сижу всякий раз полено поленом, даже шелохнуться не могу. Но это ещё не самое плохое. Главная мука – в самый пик волнения или тревоги я слышу, а порой и вижу Её. Она является ко мне вот уже… в общем, сколько себя помню.

Маленьким всерьёз верил, что она – чудовище и такая же реальная, как я сам. Теперь-то понимаю, что это всего лишь неконтролируемая галлюцинация. Но, поверьте, от этого не намного легче. Психотерапевт утверждает, что жуткое видение – следствие моих скрытых страхов. А я вот думаю, что всё наоборот. В смысле, все эти самые страхи, комплексы и срывы – как раз таки из-за Неё. Господи, да я бы посмотрел на этого всезнайку, если бы Она явилась к нему, как ко мне! И послушал бы потом его заумные рассуждения.

Но Она терзает только меня. Будто меня кто проклял. Её нет, только когда я абсолютно спокоен, что бывает, к сожалению, нечасто. Мама это знает, поэтому давным-давно предупредила всех учителей, чтобы не нервировали меня. Чтобы вообще не замечали. Просто давали письменные задания на дом. Мы и комиссию прошли психолого-медико-педагогическую. Справки все нужные предоставили. И в школе пошли навстречу. На уроках я просто присутствую, никто меня не трогает. Вот только одноклассникам рты не заткнёшь. Для них наблюдать, как я трясусь и бледнею, – забава номер один. А если начинаю кричать и отбиваться – это вообще целый аттракцион. Хотя в этом году, как перешли в девятый класс, изводить стали гораздо реже. Чаще просто не обращали внимания, словно я – пустое место, полный ноль. И такое положение меня полностью устраивало. Пусть ноль, лишь бы не привязывались. Оставалось дотерпеть восемь месяцев, как-нибудь сдать экзамены – и всё, прощай школа!

И вот теперь на меня насела эта Елена Сергеевна, принёс же её чёрт! Я старательно пытался отключиться от происходящего, уйти в себя, подумать о чём-то отвлечённом – в общем, успокоиться: так советовал поступать мой психотерапевт. Но это только советовать легко. Англичанка давила, её резкий голос врезался в мозг, словно сверло электродрели. И вот уже на смену оцепенению пришла знакомая дрожь, подступила паника. Ещё чуть-чуть, и контролировать я себя вообще не смогу. А потом придёт Она. Это уж как пить дать.

Нет. Уже пришла. За секунду до её появления я почувствовал дуновение холодного воздуха. И вот она медленно двигается по проходу, прямиком к моей парте…

Как всегда, никто, кроме меня, ничего не видел. Конечно, её же породил мой больной разум!

Она всегда одинаковая: одутловатая, бледная до синевы, в грязных лохмотьях. Мокрые пряди свисают на лицо, в них запуталось что-то тёмно-зелёное, склизкое. Водоросли? Тина? Веки её вздуты, но всегда сомкнуты. И на том спасибо – даже представлять не хочу, какие у неё могут быть глаза. Правда… в такие моменты мне всегда кажется, что она смотрит на меня, видит сквозь закрытые веки. При каждом движении я слышу омерзительный чавкающий звук. Но хуже всего запах. Запах сырости и разложения.

Она остановилась рядом с англичанкой и позвала:

– Жан… Жан… Жа-а-ан…

Почему она называет меня каким-то Жаном – ума не приложу. Я совсем даже не Жан. Я – Антон. Но руки она тянет именно ко мне! Синие, сморщенные, взбухшие. Ужасно! И самовнушение, что всё это жуткая иллюзия, нисколько не помогает. Однажды я попытался превозмочь страх – зажмурился, замотал отчаянно головой, пытаясь стряхнуть навязчивое видение, и вдруг почувствовал, как мокрые ледяные пальцы сцепились на моём запястье. Руку тотчас пронзило мёртвым холодом. Еле вырвался…

Она обычно исчезала тогда, когда я начинал истошно кричать и отмахиваться. Просто растворялась в воздухе. Я уставился совсем рядом с Еленой Сергеевной, любой бы сказал – в пустоту, но я-то видел, как ко мне тянутся страшные руки. И вскочил, крича что есть мочи:

– А-а-а! Уйди! Исчезни!

Англичанка отшатнулась. Возможно, приняла, мой вопль на свой счёт, но мне уже было не до этого. Я схватил сумку и под дружный хохот одноклассников пулей вылетел из кабинета. Последнее, что услышал: «Мы же говорили, что он – псих».

Глава 2

Я мчался, не разбирая дороги. Глаза застилали слёзы. Хорошо хоть, одноклассники меня таким, плачущим, не видели. Неподалёку от школы находилась площадка для скейтбординга. Небольшая – пара рамп и несколько дорожек. Вечерами здесь рассекали скейтбордисты, но днём площадка пустовала. Я и ринулся туда – проплакаться без посторонних, успокоиться.

Сколько просидел – не знаю, слёзы высохли, но лицо всё ещё полыхало от стыда, да и потряхивало меня от пережитого ужаса. В общем-то, страх – мой давний спутник. А вот к публичному унижению за эти восемь лет я так и не привык. Больнее всего, что вместе со всеми теперь смеётся и Ларионова. Нет, вру, не смеётся.

Но смотрит с ужасом и отвращением, как на чумного, а это ничуть не лучше.

С Машей Ларионовой мы познакомились позапрошлым летом в санатории, куда мама возила меня каждый год «лечить нервы». Как будто это могло помочь! У Маши было что-то с сердцем, и её тоже привезли родители на оздоровление. Она мне сразу понравилась, тоненькая как былинка, белокурая и нежная. Подойти к ней я, понятно, ни за что бы не осмелился, только поглядывал тайком в столовой и на прогулке. А познакомились случайно, на массаже, куда нас поставили на одно время. Когда выяснилось, что мы из одного города и даже из одного района, разговорились. И потом уже до конца срока ходили всюду вместе. Это было лучшее время. У меня даже ни приступов, ни видений ни разу не было. Я, можно сказать, впервые чувствовал себя нормальным человеком. Словно с появлением Маши моя блёклая, тоскливая жизнь вдруг заиграла, засветилась радужными красками.