Книга Хафиз и султан - Самид Агаев

Али после того памятного столкновения с девушкой еще несколько раз бывал в доме вазира. Шамс ад-Дин много времени проводил в диване, и часто оказывалось, что необходимый документ не оказывался под рукой, и тогда Али отправлялся к нему домой. Каждый раз он старательно затягивал свое пребывание, неторопливо поднимался по ступеням, ходил все время оглядываясь, медленно перебирал бумаги, долго думал, прежде чем дать ответ, вызывая неудовольствие управляющего.

– Удивляюсь я, – недоумевал устаздар, – как мог господин взять на работу такого увальня, как ты, как он тебя терпит, ты же спишь на ходу. Давай, пошевеливайся, переставляй копыта поживей. Клянусь Аллахом, скажу хозяину, чтобы гнал тебя.

Опасаясь, что он действительно исполнит свою угрозу, и, желая задобрить его, Али отвечал: «Я восхищаюсь твоим умом Хасан, твоей памятью, ведь ты всегда точно знаешь, где и какая лежит бумажка. Воистину главой канцелярии должен быть ты или хотя бы наибом вазира». От такого дерзкого комплимента устаздар опасливо оглядывался по сторонам, но ему было приятны такие речи, и он переставал цепляться к Али, только вздыхал нетерпеливо. А когда Али, узнав, что устаздар любит сладкое, преподнес ему пол-мана [59] халвы и окончательно завоевал его расположение. Хасан стал по-отечески поучать Али: «Оглан [60], – говорил он, – чтобы сделать карьеру, надо быть расторопней. Начальник еще не договорил, а ты уже бросаешься исполнять. При этом старайся выглядеть смышленым, но недалеким. Тут главное не перестараться: будешь казаться недоумком, выгонят, как непригодного, слишком умным – тоже выгонят, из опаски, чтобы не подсидел. Но ничего, слушай меня, и будет тебе польза». После этого Али, набравшись духу, как бы невзначай спросил:

– Я тут как-то видел девушку с красными волосами, по коридору бежала вон оттуда. Кто это была?

Хасан сразу же стал ухмыляться. Удивительно, как люди одинаково реагируют на интерес парня к девушке, сразу начинают глумливо улыбаться, мол, вот оно что, влюбился. Но улыбка быстро сползла с лица Хасана: «Там, – сказал он строго, – женская половина, – андарун. Девушка, которую ты видел – единственная дочь Шамс ад-Дина. Больше о том, что ты ее видел, никому не говори. Хорошо, что ты меня спросил об этом, а никого другого. Законы шариата еще никто не отменял. Мусульманин безнаказанно может видеть лишь лица матери, жены, сестры и дочери. Мне ли об этом говорить тебе – хафизу, знатоку Корана. И вообще забудь о ней.

– Почему? – наивно спросил Али.

– Не про тебя плод.

– Как ее зовут?

– Я же сказал, забудь.

– Уже забыл, – смущенно произнес Али.

Но это была неправда. С того самого дня, когда она налетела на него и сбила с ног, запах девушки преследовал его. Каждый раз, когда брал в руки яблоко, он вспоминал ее. И ее голос, насмешливая фраза: «Теперь ты должен жениться на мне». Али улыбнулся.

– Чему ты радуешься? – рассердился Хасан. – Я не шучу, между прочим.

– Это ничего, это я о своем.

– Забудь, я тебе сказал. К ней уже с десяток сватались, и какие женихи, дети лучших людей города: богатые, сановные, уважаемые. А ты кто? Голодранец, без роду, без племени.

– Действительно, – согласился Али, – к тому же круглый сирота.

– Что?

– Вся моя семья погибла в Байлакане от рук проклятых. Монголы вырезали весь город.

– Ладно, – смягчившись, сказал Хасан, – иди уже.

– Мне еще нужны данные по сборам джизья. [61]

– Когда же это кончится? – возмутился Хасан. – Я ведь устаздар, мне только за это жалованье платят, а я еще исполняю обязанности катиба. Стой здесь никуда не двигайся. Эти данные в другом месте лежат, сейчас принесу.

Хасан отправился на поиски необходимого документа. Несколько времени Али стоял, грустя от неразделенной любви. То, что он влюблен, он понял сразу, в тот день, когда девушка сбила его с ног. Для настоящей любви не нужно много времени – разок взглянул и баста. Али еще не любил никого, и ему нравилось новое состояние, в котором он пребывал. В жизни появился смысл, который, казалось, был утрачен после гибели родных. Али часто бывал рассеян, мечтая о новой встрече, о взаимности. Хасан мешкал и наш герой, как истинный философ и сторонник учения кадаритов [62], решил создать условия для новой встречи. Он вышел в коридор и стал на том же самом месте. Надо было еще вспомнить, о чем он думал в прошлый раз, но это ему не удалось. Хотя на память Али не жаловался. Он был хафизом, то есть знал Коран наизусть. Вероятнее всего он тогда ни о чем не думал. Тогда Али решил усилить свой метод – мысленно обратился к девушке, уговаривая ее выйти. Через несколько минут в глубине коридора послышались шаги и перед юношей возникла старая безобразная тетка. Видимо, она оказалась более восприимчивой к сигналам и ответила на призывы его сердца.

– Ты чего здесь торчишь? – подозрительно осведомилась женщина.

– Жду… Хасана, – пролепетал Али.

– Убирайся отсюда, эта территория харам, – запретна для мужчин. Здесь дочь вазира ходит, – сварливо сказала женщина.

– Но Хасан сказал…

– Да мне плевать, что тебе Хасан сказал и на него тоже плевать. Давай-давай, уходи, шевели копытами.

Слово «копыта» почему-то было очень популярным у челяди Шамс ад-Дина.

Али пожал плечами и спустился на первый этаж, поближе к выходу. Здесь его нашел недовольный Хасан.

– Я тебя что, по всему дому искать должен? Ты что, со мной в прятки играешь?

Когда Али рассказал о своей встрече, Хасан усмехнулся.

– А, это Биби, кормилица хозяйской дочери. У нас с ней война идет за коридор. Она считает, что он относится к андаруну. Но у вазира там кабинет, а я там постоянно бываю. Вот и лаемся с ней, сегодня утром опять сцепились. А ты под горячую руку попал. Легко отделался, могла и огреть чем-нибудь, меня-то она побаивается, а вот другим достается. На вот тебе бумаги, свободен.

В это время к дому подъехали несколько всадников. Али узнал градоначальника.

– Дядя дома? – спросил он, не сходя с коня.

– На работе, – ответил Хасан.

– Вот неугомонный старик, – сказал раис, – весь день за ним гоняюсь.

– Вот его как раз за бумагами прислал, – добавил Хасан.

– А, это ты, – приветливо сказал раис, – как дела?

– Спасибо хорошо, – улыбнулся Али. Низам ад-Дин был ему симпатичен, к тому же он был героем, весь город восхищался им.