Книга Древние славяне. Таинственные и увлекательные истории о славянском мире. I-X века - Владимир Михайлович Соловьев

Из смерти мужа вдовствующая княгиня извлекает поучительный урок. Отныне, отправляясь в полюдье и определяя размеры дани с подвластных племен, она уже избегала произвола, строго соблюдала меру, устанавливала твердый, фиксированный объем всего того, что поступало с мест в Киев.

В. Суриков. Княгиня Ольга встречает тело князя Игоря. Эскиз неосуществленной картины. 1915. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Она позаботилась о такой структуре власти и по вертикали, и по горизонтали, которая оказалась живучей и эффективной, представляя собой оптимальный порядок соподчинения и взаимоотношений центра и подлежащих обложению (натуральным поборам) земель, и позволяла держать под своим владычеством многие восточнославянские племена.

Однако, уже приступив к реформаторству, Ольга долго, страшно и изощренно жестоко мстила древлянам за смерть Игоря. Она не успокоилась, пока в несколько приемов не извела всех погубителей ее мужа. Княгиня умело усыпляла бдительность своих врагов и всякий раз изобретательно расправлялась с ними: одних по ее приказу живьем закопали в землю («И повелела, – повествует летописец, – засыпать их живыми; и засыпали их»); другие сгорели, запертые в бане; третьи замертво полегли, зарубленные Ольгиными дружинниками во время поминального пира по Игорю. («И иссекли их пять тысяч», – сообщает Повесть временных лет.) Летописец упоминает и об открытом сражении с древлянами, в котором они были разбиты и в котором, между прочим, участвует малолетний Святослав. Приведен даже эпизод, как мальчик тщетно пытается метнуть в сторону неприятеля копье, но ему недостает на это сил. Если принять названный факт как исторически реальный, а не выдуманный, опять-таки придется найти объяснение тому, что Ольга, будучи уже в далеко не репродуктивном для женщины возрасте, все же смогла столь поздно родить.

Заключительный акт праведной мести княгини за мужа сводится к тому, что, пустившись на новую хитрость, она вызвала пожар в древлянской столице Искоростене, и город сгорел дотла.

По языческим меркам жестокость Ольги при мести не воспринималась как избыточная и была вполне мотивированной. Вот если бы она кроваво не отомстила за смерть мужа, тогда бы нарушила укоренившийся языческий обычай и поставила под удар и себя, и весь свой род, поскольку людская молва осудила бы Ольгу и она покрыла бы себя позором и бесчестьем.

Расправа над древлянами навела страх на другие подвластные Киеву племена. Когда Ольга во время очередного полюдья объезжала свои владения, дань поступала бесперебойно и в полном объеме.

Летописные памятники предельно скупы на информацию и счастливо избавлены от психологических завитушек, которые появляются в авторских сочинениях с XVII века и после, однако описания крещения Ольги в Константинополе в 957 году (согласно большинству источников, это произошло именно тогда) и цветисты, и многословны, языком изложения очень напоминая так называемое плетение словес – стиль, популярный в Московской Руси в XV столетии.

Наверное, заметный пафос той части Повести временных лет, которая рассказывает, как приняла Ольга святое крещение, прежде всего объясняется значимостью этого события в глазах летописцев и самого Нестора как составителя свода. Ведь Ольга первой из правящей княжеской династии осознанно сделала свой выбор и решила покреститься, что было важно уже само по себе. Кроме того, она отказалась стать христианкой у себя в Киеве, а отправилась прямо в Царьград. По-видимому, камерный формат обряда ее никак не устраивал – ей надо было привлечь внимание к своему шагу на международном уровне, показать, что языческая Русь вступает на качественно новый этап своего развития.

В Византии намерение Ольги креститься в православную веру нашло полное понимание и поддержку, так как это отвечало политическим интересам империи, предоставляло возможность в нужном направлении оказывать влияние на Русь, тем более что сфера церковных контактов на почве общей веры давно стала для Константинополя привычным полем, на котором он добивался подчас больше, чем с помощью официальной дипломатии.

Возможно, Ольгу принимали в Царьграде и не по высшему чину, как это вытекает из Повести временных лет, но, безусловно, в ее случае придворный церемониал был соблюден, протокол, предусмотренный при визите высоких иностранных гостей, выдержан, подобающие почести и знаки внимания оказаны и возданы.

Смущает только, что в летописном изложении Ольга, уже пожилая женщина, произвела и разумом, и красотой столь сильное и неизгладимое впечатление на императора Константина Багрянородного, что вскружила ему голову и он отпустил ей довольно недвусмысленный комплимент: «Достойна ты царствовать с нами в столице нашей». Если это было не завуалированное предложение руки и сердца, то признанием в чувствах, которыми он к ней воспылал.

В ответ на эти галантные слова Ольга будто бы ответила: «Я язычница. Если хочешь крестить меня, то крести меня сам, иначе не крещусь».

«И крестил ее царь с патриархами, – повествует далее летопись. – И было наречено ей в крещении имя Елена… После крещения призвал ее царь и сказал ей: «Хочу взять тебя в жены себе». Она же ответила: «Как ты хочешь взять меня, когда сам крестил меня и назвал дочерью. А у христиан не разрешается это, – ты сам знаешь». И сказал ей царь: «Перехитрила ты меня, Ольга». И дал ей многочисленные дары, золото и серебро… и отпустил ее, назвав своею дочерью».

Все эти подробности производят довольно странное впечатление. Ведь Ольга – дама уже преклонных лет. Если Константин и впрямь проникся к ней столь пылкими чувствами и обращался к ней с нежными речами не из куртуазной любезности, то, пожалуй, ей был известен некий секрет молодости. В русских народных сказках, как известно, женщины задерживали старение и сохраняли свежесть и красоту с помощью волшебных молодильных яблок, но к какому средству поддерживать себя в прекрасной форме прибегала русская княгиня, остается тайной. Более деликатен вопрос о магическом даре ворожбы, которым она якобы обладала. Будь в самом деле так, она вполне могла влюбить в себя византийского императора. Нет нужды демонизировать Ольгу и приписывать ей какие-то сверхъестественные способности – речь идет об известных и сегодня явлениях экстрасенсорики или о гипнозе. Но поскольку признать в новоявленной христианке столь очевидный рецидив язычества летописцам было бы вовсе ни к чему, они преподносят женские чары Ольги как вполне земные, природные, и тогда любовь с первого взгляда, которую вдруг испытал к ней византийский император, уже не кажется неестественной и подозрительной.

Не менее интересно и другое. Разумная Ольга, приводя в качестве резонного довода запрет крестному отцу жениться на крестнице, ничего не сказала о том, что император Константин уже женат, о чем она не могла не знать, ибо сама общалась с его супругой.

Словом, загадка в том, что связано с Ольгой, следует за загадкой, и историкам предстоит еще немало потрудиться, чтобы установить, как все было на самом деле.