Книга История мусора. От средних веков до наших дней - Катрин де Сильги

И саму эпидемию окрестили «чумой тряпичников». Эти люди так и оставались прослойкой, подозреваемой во всех бедах, эпидемиях и небезопасных городских происшествиях, в том числе воровстве и насилии.

Хроникеры и священники попытались реабилитировать образ «клюкаря». Так, Шарль Ланселен после изучения обитателей Сите-Доре в 1900 году свидетельствует: «Для нас дело совести объявить, что мы не обнаружили в этом скоплении бедных и смиренных людей никого, кроме существ добропорядочных […]. По нашему мнению, в три часа ночи на углу улицы лучше столкнуться с тряпичником, чем с некоторыми финансистами в три часа дня — под перистилем Биржи: тут уж сомневаться нечего».

Некоторые артисты и писатели представляли тряпичника этаким Диогеном, который презирает цивилизацию и ограждает рубищем личную свободу. Иногда его происхождение лишь подстегивало их интерес. Действительно, в гетто, где ютились эти парии, обычно смешивались выходцы из всех социальных прослоек: безработные, бывшие каторжники, проигравшиеся азартные игроки, «светские дамы», угодившие в какую-нибудь невероятную авантюру, работяги, покалеченные на производстве, люди искусства, заявлявшие, что «их не понимают»… Газетчики приводили курьезные анекдоты, некогда приключившиеся кое с кем из них. Например, в одном очерке начала XX века читаем: «Тряпичник Лиар учился на филологическом факультете. Читал по латыни и цитировал на греческом. Слух об этом прошел по столице, и Париж увлекся Лиаром; желтые листки цитировали его остроты, хроникеры, романисты и художники его навешали и напрасно старались наводящими вопросами пролить какой-то свет на тайну его прошлого — Лиар оставался загадкой».

В другой раз журнал «Иллюстрасьон» напечатал материал о встрече в одном из бистро некоего романиста и «клюкаря»-доктора, который обследовал больных, считал пульс, смотрел язык, расспрашивал, а потом выписывал рецепт или советовал провести несколько дней в постели. Заинтригованный, писатель переоделся тряпичником и приблизился к странному доктору с просьбой его осмотреть. Он получил следующее предписание: «Чтобы излечиться, тебе следовало бы разделить нашу нужду и вмешаться в те кровавые схватки, какие подчас вспыхивают меж нами». На таком рецепте выдавший его расписался, добавив рядом с подписью: «ДМП» (доктор медицины, Париж). В Сите-Доре некий папаша Мартен занимался изготовлением зонтов из добытых материалов. Бывший железнодорожник, он лишился должности после двух несчастных случаев во время службы.

В этой группе все маргинализировались, хотели они этого или нет. При всем том деклассированные элементы или опустившиеся представители социальных верхов составляли незначительную прослойку среди «клюкарей»; большинство остальных рождались от союзов потомственных уличных добытчиков и продолжали семейную традицию. Неколебимо независимые, они свысока, чуть ли не презрительно взирали на «чистую публику», с явным равнодушием относились к мирной и спокойной жизни горожан, «приписанных к своим служебным казармам, к машинам, чтивших карьерный рост и служебное расписание». Они жили, не думая о завтрашнем дне, вольные выходить на промысел, когда им вздумается. В феврале 1884 года, когда службы поддержки чистоты предложили работу 284 парижским тряпичникам XIII округа, приняли предложение подметать улицы только восемь из них, остальные же пришли в негодование: «Мы работаем на свободе и не желаем быть рабами. Есть достаточно стариков, которые охотно согласятся […]. Мы просим только дать нам возможность заниматься своим ремеслом, не завися ни от кого». Между тем та вольница, какой они добивались, наталкивалась на преграды: требовалось уважать корпоративные кодексы, имевшие свою иерархию, блюсти предписанные часы работы и подчиниться требованиям рынка.

Существуют две театральные пьесы, повествующие о высокомерии тряпичников. Первая из них — бурлескная трагедия Виктора Бенуа. Ее герои — Тити, сын подметальщика, и Лоскутик, дочка тряпичника Рванье, — желают пожениться. Но Рванье не дает согласия на их союз, считая ремесло жениха и его происхождение недопустимо низкими. Другой автор, Феликс Пиа, будущий руководитель Парижской коммуны, поставил в 1846 году свою «народную трагедию» под названием «Парижский тряпичник», на долю которой выпал немалый успех. В ней «клюкари» названы «Рыцарями крюка и заплечной корзины». Один из ее главных персонажей, своего рода парижский Диоген, проливает своим фонарем свет на глупости и смехотворные претензии буржуазии, свидетельства чего он каждую ночь выуживает своим крюком из ее мусорных корзин, меж тем как сам он представлен образцом якобы присущих всем труженикам честности и мужественной бедности.

«Клюкарь» осуждал общество за несправедливость к его сословию. И действительно, делая все, чтобы снизить цену новых продуктов и изделий, он ничего не требует взамен. Он только не желает позволить невесть кому совать нос в его дела и хочет сам платить по своим счетам, а не впутывать в это дело полицию и юстицию. Взаимопомощь собратьев по ремеслу он предпочитает социальному вспомоществованию, и быть внесенным в списки социальной помощи для него — знак бесчестья. Его друзья, потерявшие возможность работать, не идут в больницы и богадельни, а сироты усыновляются семьями внутри корпорации.

ПУБЕЛЬ И РАЗВИТИЕ ПРОМЫШЛЕННОСТИ РАЗОРЯЮТ ТРЯПИЧНИКОВ

Необходимость складывать отбросы в короба после появления указа 1883 года, подписанного Эженом Пубелем, вызвала резкое сопротивление корпорации тряпичников и большой всплеск симпатий в их адрес. Католические рабочие кружки и революционные группы устраивали собрания, на которых ораторы метали громы и молнии. Протестующие гордо объявляли себя «париями цивилизации» и обращались за помощью к народным избранникам. Поддерживаемые прессой и населением, в этом им симпатизировавшим, они добились дебатирования вопроса в Национальном собрании. Жалоба рабочего Франсуа, прозванного «Цацка», произвела сенсацию. Он показал, что доходы тряпичников со дня введения в силу указа сократились вдвое: «Я составил список из взятых наудачу трех сотен семейств […]; до указа означенные в этом списке зарабатывали каждый день в среднем по два франка с четвертью на человека, теперь же у них выходит только 1,05 франка».

Герцог де Ларошфуко-Бизачча, окрещенный «Тряпичным герцогом», бурно защищал права «клюкарей». В конце концов тряпичники добились своего в двух пунктах: с одной стороны, временной промежуток между выставлением баков на улицу и их сбором удлинился с четверти часа до целого часа; с другой — они получили разрешение продолжать свою деятельность при условии, что мусор будет вываливаться из бака на холстину и возвращаться в бак после сортировки. Эта терпимость к парижскому тряпичничеству будет регулярно подвергаться нападкам, прежде всего со стороны муниципальных советников, требующих отказаться от нее ради торжества гигиены. «Содержание коробов, вываленное на землю, никогда полностью не отправляется назад в короба; так что остатки, растасканные бродячими псами, усеивают землю вокруг», — возмущался один из них.

Указ префекта Пубеля внес радикальные изменения в условия работы тряпичников. Их ночная деятельность была прекращена. «Клюкарь» приходил на место, где ему предстояло работать, в три-четыре часа утра. Ходок осматривал за несколько минут запряженные лошадьми тележки, которые двигались со скоростью 15–20 километров в час, и выбирал до тридцати килограммов товара. «Клюкарь» освободился от своей заплечной ивовой корзины, поскольку у него уже не было времени ее опорожнять и возвращаться за новой порцией, тем более что место его проживания сильно отдалилось от зоны сбора, и взял на вооружение тележку, возимую им самим или лошадью; в нее он отправлял все найденное, довольствуясь одним путешествием за день. Затем ходоки исчезли вовсе. Их функции взяли на себя тряпични-ки-разместители, получившие позже имя «островитян», забиравшие основной навар от отбросов нескольких десятков квартир. Этому преимущественно способствовало то, что консьержи, желавшие освободиться от повинности вытаскивать мусорные корзины на улицу, всецело передоверяли эту функцию известным им тряпичникам, которые таким образом получали в монопольное распоряжение мусор из нескольких домов разом.