Книга Отцовский штурвал - Валерий Хайрюзов

– Мария Прокопьевна, а где мама?

– Сейчас придет, она вышла.

Светка кивнула головой удивленному Сергею, выглянула в окно, помахала кому-то рукой. Он привстал со стула, увидел на скамейке Сапрыкина – он уже прошел комиссию и ждал его. Вскоре вошла Тамара Михайловна и подала ему карту.

– Все в порядке. Можешь идти на заключение.

Сергей чуть не пустился в пляс, в голову ударила горячая волна, ему захотелось обнять Тамару Михайловну.

– Света, познакомься, это сын Павла Жигунова, я тебе рассказывала, – обернулась к дочери Тамара Михайловна.

– Мы уже знакомы, – улыбнулась Светка. – Я у них в планерном кружке вахтером работаю, двери открываю.

– Вот как! – удивилась Тамара Михайловна. – Что же ты мне раньше не сказала? Тогда приглашай в гости.

– Я его приглашала, он стесняется.

Сергей не помнил, как очутился в коридоре. Подскочили друзья, они уже догадались – у него все в порядке. На заключение к главному врачу попали сорок человек, в училище поехали лишь двенадцать, и среди них Сергей с Федькой Сапрыкиным. А вот Васька Косачев забрал документы и укатил домой, не попрощавшись с друзьями.

В УЧИЛИЩЕ

В училище они приехали ночью. Дежурный наморщил лоб, размышляя, куда бы их определить. Затем повел в казарму, нашел там свободную, без матрацев, двухъярусную кровать, тихо, почти шепотом, сказал:

– Располагайтесь пока здесь. До подъема два часа. Утром зайдите в отдел кадров, сдайте документы.

Парни сняли пиджаки, разулись. Чего ни говори, а спать-то хотелось. Последнюю ночь в поезде они не ложились, боясь, что проедут мимо.

Сергей расположился внизу. Федя забрался на второй ярус. Под ним, будто жалуясь, выгнулась, загудела сетка. Они подождали, когда стихнут шаги дежурного, и тут же, почти мгновенно уснули.

– Подъем! – прокричал совсем рядом мальчишеский голос.

Сергей вскочил, врезался головой в провисшую стальную сеть. В проход мешком свалился Сапрыкин, сонно захлопал глазами, недоуменно огляделся. По коридору неслись курсанты, на ходу надевая на себя белые нательные рубашки. Они быстро выстроились вдоль стенки, все тот же мальчишеский голос скомандовал; строй качнулся, разом грохнули сотни ботинок. Прямо на них вылупился ряд шишкастых, остриженных наголо затылков.

– Вот так новость, – охнул Сергей. – Настоящая армия.

Когда они ехали сюда, то не представляли, что это за летное училище: размягчало слово «гражданское», от него попахивало чем-то мирным, не строгим.

Через час в местной парикмахерской их подстригли «под нуль», завхоз выдал форму, старшина построил и повел в баню. В бане все начали меняться одеждой, завхоз не очень-то пекся о размерах, прикидывал на глазок; главное – выдать, а там сами разберутся.

И началась веселая, суматошная, то и дело прерываемая окриками старшин жизнь. Все стали похожи друг на друга, растворились среди фуражек, кителей, и даже лица, как и форму, будто выпустили с одной фабрики.

Поначалу на построении Сергей никак не мог отыскать свое отделение, все время приставал к чужим, но потом нашел-таки выход из положения. Федя Сапрыкин был покрупнее других, его круглая, кирпичного цвета голова заметно выделялась среди молочно-серых голов курсантов и действовала на Сергея, как на шофера стоп-сигнал. Он отыскивал ее взглядом, пробирался среди курсантов и пристраивался к Феде в затылок, зная, что Федя в общем-то человек опытный и с ориентировкой у него в порядке.

Если здесь дело как-то наладилось, то утром Сергей никак не успевал и вставал в строй самым последним. Тогда он стал просыпаться за несколько минут до подъема и, одевшись, снова ложился в постель, но его быстро раскусили. Поймал старшина и дал три наряда вне очереди. Федя Сапрыкин попытался заступиться за друга и тут же получил точно такое же наказание.

– Бог создал отбой и тишину, а черт – подъем и старшину. – Федя быстро усвоил курсантские остроты.

На другое утро провинившихся отправили в колхоз на уборку кукурузы. Стояли теплые дни, в воздухе летала паутина, пряно пахло кукурузой, палой листвой. Машина неслась по дороге, вокруг, сколько хватал глаз, шли поля, разлинованные лесопосадками. Вскоре они приехали в деревню, там им выдали по мешку и направили на кукурузное поле. Початки были длинные, тяжелые, как артиллерийские снаряды. Дело шло споро, они едва успевали таскать мешки на дорогу в машину. Поле быстро закончилось, они вышли к аэродрому.

Неподалеку был разбит старт. Самолеты, поурчав немного, поднимались в воздух, делали круг и вновь заходили на посадку. Чуть подальше, над плоской горой, делая маленькие круги, летал еще один самолет.

– Вот это да! – завертел головой Сергей. – Мы вкалываем, а там летают.

– Ничего, через год другие будут кукурузу убирать, а мы летать, – кивнул в сторону аэродрома Сапрыкин. Но именно здесь он просчитался. На занятиях у него скрутило живот, и он потерял сознание. Федьке сделали операцию. Больше месяца пролежал он в городской больнице. В начале зимы приехал в училище худой, осунувшийся.

– Списали, – горько махнул он рукой. – Поеду домой, видно, не судьба.

– Езжай в Москву, – советовали курсанты. – Там работает центральная врачебная комиссия.

– Да они говорят, слава богу, живой остался.

Курсанты сбросились по десятке Феде на дорогу, он собрал нехитрые свои пожитки в чемоданчик. Сергей проводил его до вокзала. Постояли, поджидая поезд.

– Может, и правда в Москву съездишь? – спросил Жигунов.

– На какие шиши? – прищурил глаза Федька.

– Вот тебе раз! – воскликнул Сергей. – Да мы бы собрали.

– Удивляюсь я на тебя, Серега, – положил ему на плечо руку Сапрыкин. – Прежде всего будут смотреть на документы, которые я им покажу. Там мне такое понаписали! Перестраховщики.

Федька уехал и замолчал почти на целый год. Письмо от него пришло летом, когда Сергей собирался сделать первый самостоятельный полет.

«Устроился я, Сережа, в лесавиабазу парашютистом, – писал он. – Комиссию прошел нормально. Ну, в общем, сам понимаешь, требования не те, что в училище. О том, что со мной было, я им, естественно, не сказал. И я летаю, хоть не так, как мечтал, но летаю, прыгаю на лесные пожары. Жаль, конечно, что не довелось мне с вами учиться. В бригаду не пошел, стыдно было отчего-то, да и не осталось там никого, разъехались… Тушим пожары по всей матушке-Сибири. Кстати, могу сообщить: Гриша-тунгус у нас инструктором. Он, оказывается, во время войны десантником был, в тыл к немцам прыгал. Вот уж не ожидал! Видел Светку, учится в медицинском. Говорит, ты пишешь редко. Ты что же это, брат, ленишься? Ты ей пиши, а то уведут, она девка видная, парни за ней гуртом ходят. Шучу, конечно. Недавно была командировка в Рысево. Тушили там небольшой пожар. Отец твой там распоряжается. Развернул он авиационное хозяйство, на все управление гремит. Лучший аэропорт местных воздушных линий! В тайгу нас сбрасывал Худоревский. Он летает на маленьких, говорит: хочу спокойно дотянуть до пенсии. Ребята говорят, они с Бурковым злейшие враги. Худоревский хотел переучиться на реактивный самолет, а Бурков проверил у него технику пилотирования и поставил тройку. Сам знаешь, в школе переведут в другой класс, а в авиации – шиш. Так что, не получай троек. Видел Ваську Косачева. Он на Сахалин подался, деньгу заколачивать. Утру, говорит, вам нос. Давай приезжай скорее, может, с тобой придется полетать».