Книга Железная маска - Жан-Кристиан Птифис

Возвратившись в начале апреля в Эгзиль, Сен-Мар сделал последние распоряжения относительно своего окончательного отъезда. При посредничестве своего друга Лозы, губернатора Сузы, он добился аудиенции в Турине у его высочества правящего герцога Виктора Амедея Савойского и его матери, вдовствующей королевы.[78] Затем он сделал заказ на портшез и нанял восемь савойских носильщиков, говоривших только по-итальянски.

Рано утром 17 апреля он покинул Эгзиль, оставив Виделя под надзором лейтенанта Дю Пра де ла Басти. Кортеж направился в Ульс, где была сделана первая остановка. На следующий день путники преодолели сильно заснеженное ущелье Монженевр и поздним вечером прибыли в Бриансон. Местные архивы свидетельствуют о том, что лучшие люди города факелами освещали им дорогу, причем сам Сен-Мар ехал в карете, а о портшезе и заключенном нет ни малейшего упоминания.[79] 20-го утром колонна возобновила движение, за день добравшись до городка Гийетр, следующую ночь провела в Амбрене, а 22-го была в Ла Бреоле. Вся эта процессия, спускавшаяся с альпийских склонов вокруг странного, герметически закрытого портшеза, который поочередно несли две команды носильщиков из четырех человек, тогда как мулы тащили повозки с мебелью мадам де Сен-Мар, являла собою колоритное зрелище. 23-го последовала остановка в Сейне, а на следующий вечер — в Верне. 25-го путники разместились на ночь в замке Динь. Далее они двигались по большой дороге, по которой ездили еще древние римляне и которую позднее стали называть дорогой Наполеона. Остановки на этом пути были сделаны в Шодоне, Бареме, Сене, Кастеллане, Сераноне и Грассе. В среду 30 апреля губернатор с семьей, багажом, ротой вольных стрелков и своим единственным узником наконец добрался до Каннского залива. Заключенный, которого сильно укачало путешествие в портшезе по горам и долинам, обливался потом за провощенными занавесками и был совершенно измотан. У Крестовой косы путников уже ждала шлюпка со Святой Маргариты. Позади оставались 50 лье, или около 200 километров пути.

«Дорога заняла двенадцать дней, — писал 3 мая Сен-Мар своему шефу Лувуа, — поскольку мой заключенный был болен, ему не хватало воздуха. Я могу заверить вас, монсеньор, что никто не видел его, хотя тщательность, с какой его охраняли, у многих вызывала желание узнать, кто бы мог быть этот мой заключенный… Кровать и все имущество моего заключенного были в столь ветхом состоянии, что не имело смысла везти их, поэтому пришлось продать их за 13 экю… За купленный в Турине портшез и носильщикам, доставившим в этом портшезе заключенного, были заплачены мною 203 ливра».[80]

22 мая Лувуа подтвердил получение этого письма: «Относительно наличных денег на строительство нового здания на острове Святой Маргариты я сделал соответствующее распоряжение, и вам стоит лишь обратиться к господину интенданту, который произведет выплату. Итак, ничто не препятствует вам приступить к исполнению своих обязанностей. Вы можете купить все необходимое для своего заключенного, и присланный мне счет будет оплачен. Вы найдете приложенное к письму распоряжение о возмещении вам издержек в размере 203 ливров, суммы, которую вы потратили на доставку своего заключенного из крепости Эгзиль на остров Святой Маргариты».[81]

Как видим, расходы на заключенного всегда ограничивались самым необходимым. От продажи его имущества в Эгзиле, которое, вероятно, было доставлено туда из Пинероля, было выручено всего 13 экю, или 39 ливров. Разумеется, за 13 экю невозможно было приобрести хорошую мебель и роскошный гардероб, как у Фуке и Лозена. Зато не поскупились на строительство новой тюрьмы. Сен-Мар отлично понимал, что хорошая тюрьма работает на имидж тюремщика! Строительные работы в Королевском форте продолжались до конца 1687 года и обошлись в кругленькую сумму — 1900 ливров.[82]

В то время как прибывший из Эгзиля заключенный довольствовался одиночной камерой шевалье де Тезю, тот вновь обрел прежнюю полусвободу, которой пользовался до своей дерзкой выходки в отношении интенданта Морана. На День Всех Святых 1693 года он сумел улизнуть от своих надзирателей.[83] Тезю был не единственным «заключенным по воле семьи», находившимся на острове на попечении Сен-Мара. В мае 1688 года к нему прислали некоего Сен-Андре де Вильнёв, гардемарина, а затем, в феврале 1694 года, некоего Жана Филиппа де Лангедок, шевалье де Вильнёв. Более опасным был Ги д'Этанс по прозванию Монбейяр, гардемарин и «профессиональный негодяй». Он прибыл в мае 1695 года и бежал в конце 1696 года, убив ударом шпаги в живот одного из солдат. Все эти шалопаи были отправлены в заключение своими семьями. Местом их обитания была простая камера в форте.

Однако вернемся к заключенному из Эгзиля, единственному, кто в данный момент интересует нас. Режим его содержания не шел ни в какое сравнение с тем, каким пользовались вышеупомянутые преступники. В начале нового, 1688 года Сен-Мар с воодушевлением докладывал Лувуа об исключительных качествах вновь построенной тюрьмы: «Считаю честью для себя, монсеньор, доложить вам, что я поместил своего узника, который, как обычно, недомогает, в одну из двух новых камер, построенных по вашему распоряжению. Они большие, красивые и светлые. Полагаю, что во всей Европе нет более надежных камер, ибо никакая новость не может проникнуть туда; подобной камеры я не имел, когда под моим надзором находился господин Фуке. При условии минимальных мер предосторожности можно даже разрешать заключенным прогуливаться по острову, не опасаясь, что они совершат побег или же получат или передадут какие-либо сведения. Я позволил себе, монсеньор, обратить ваше внимание на достоинства этой новой тюрьмы с тем, чтобы вы знали, что есть место, куда можно совершенно надежно поместить заключенных…»[84]

Сразу же уточним, что ни один из заключенных Сен-Мара никогда не пользовался свободой прогуливаться по острову, как это практиковалось позднее, в XVIII веке. Только те, кто оказался в заключении по воле своей семьи, могли гулять внутри крепостных стен при условии возвращения к вечеру в свою камеру. Что касается новой тюрьмы, то она представляла собой две большие камеры площадью тридцать квадратных метров. Недавно они были реставрированы по решению города Канн, равно как и четыре другие камеры, построенные позднее. В них было достаточно места для заключенных, однако вопреки энтузиазму Сен-Мара едва ли можно сказать, что они «красивые и светлые». Согласно более позднему свидетельству, относящемуся ко времени, когда эти помещения были заняты женщинами большой семьи Абд-эль-Кадера, подобного рода камеры быстро превращались в смрадные казематы, в которых не хватало воздуха и света, зато всегда стояла вонь по причине нахождения в самой комнате отхожего места.[85]