Книга Половцы - Светлана Плетнева

Первые объединения были рыхлыми, часто распадались, вновь образовывались в новом составе и на другой территории. Эти обстоятельства не дают нам возможности точно определить местонахождение владений каждого великого хана и тем более каждой орды. Относительная стабилизация, вернее, определенность сложилась в степях позднее – во второй половине XII в. Однако для того чтобы последовательно рассмотреть этот период, необходимо вернуться к судьбам печенего-торческих орд, оставшихся в степях после прихода в них половцев, поскольку они играли весьма активную роль в жизни как степных кочевников, так и населения южных русских княжеств.

Глава 5. Черные клобуки и «дикие половцы»

В главе о печенегах и гузах история их жизни в восточноевропейских степях прервана на времени появления здесь первых половецких группировок. Вместе с приходом половцев начался новый период существования этих двух этносов в южнорусских и более западных (придунайских) степях.

Часть их, как уже говорилось, влилась в половецкие (куманские) союзы орд и продолжала первое время кочевать на прежних землях. Однако доля этих федератов [4] в половецких объединениях была, видимо, нелегкой. Половцы гоняли их в походы, отнимали лучшие кочевья, требовали абсолютного подчинения и забвения собственного имени и, вероятно, языка. Все это вместе взятое способствовало тому, что значительное количество торческих (гузских) и печенежских орд начало откалываться от половцев и отходить к границам оседлых государств под их покровительство и защиту, предлагая взамен прежде всего пограничную военную службу.

Традиция создания таких «заслонов» кочевниками от кочевников возникла в древности. В эпоху раннего средневековья хорошо известны наемные группировки «южных хунну», а позднее – тюрок (ту-гю) вдоль северных границ Китая, тюркские разноэтничные группы у границ Ирана, гуннские и аварские – на северном пограничье Византии и т.д.

В начале XI в. Византийская империя приняла и поселила орды печенегов на свободных землях северных провинций. Однако, как мы видели, печенеги не были удовлетворены и поэтому всей массой двинулись на юг – на основную территорию империи. В результате огромное количество их было уничтожено. Только незначительная часть была расселена в Западной Болгарии. Иная судьба была у печенегов, обратившихся к Венгерскому королевству (Расовский, 1933). Активное проникновение их в Венгрию началось еще в первой половине X в. при короле Золтане, поселившем их на северо-западном пограничье и женившем сына, королевича Токсона, на знатной печенеженке. Став королем, Токсон продолжил печенегофильскую политику отца. Он принял ко двору хана Тонузобу, приведшего ему на службу целую орду, которой дали кочевья вдоль северной границы страны – на Тисе. Мало того, венгерские источники упоминают еще двух ханов – Билу и Баксу, перешедших на службу к Токсону. Им был отдан во владение город Пешт. При сыне Токсона в конце X в. в Венгрию пришли еще несколько печенежских ханов со своими ордами. В результате не только пограничные, но и центральные области королевства были заселены печенегами, довольно быстро начавшими сливаться с венграми, принявшими вместе с ними католичество и к концу XI в. ни по культуре, ни по языку не отличавшимися от основного населения страны.

Таким образом, помимо оставшихся с половцами печенегов, огромное их количество откочевало в Подунавье и на Балканский полуостров. И только небольшая их часть разделила судьбу торков (гузов). Эти последние после разгрома их Всеволодом Ярославичем с братьями в 1066 г. и, видимо, последующей затем постоянной войной с половцами, старавшимися освободить для себя как можно больше пастбищных угодий, были предельно ослаблены и деморализованы. Неприкаянные блуждания по степям привели наконец к тому, что примерно в конце 70-х – начале 80-х годов XI в. они обратились к киевскому князю с просьбой предоставить им пограничные области для поселения и кочевок.

К сожалению, в летописи не сохранилось рассказа об этом событии. Возможно, объясняется это тем, что проникновение торков и печенегов в пограничье не было единовременным, а происходило постепенно, путем заключения частных мелких договоров русских князей с отдельными семьями (аилами) или куренями. Характерно, что процесс этот протекал далеко не мирно и неоднократно прерывался прежде всего из-за недовольства кочевников, претендовавших, видимо, на большие территории и предъявлявших князьям непомерные требования. Об одной из таких стычек упоминает летописец под 1080 г.: «…заратишася торци переяславстии на Русь, Всеволод же посла на не сына своего Володимера, Володимерже шед побив тороки…» (ПСРЛ, II, с. 196). Сообщение это представляет интерес не только из-за факта попытки какой-то части торков бороться с самим киевским князем, но также и тем, что в нем подчеркивается существование именно переяславских торков. Ясно, что их расселяли широко по всему южному русскому пограничью: помимо переяславских, были и другие торки, что, несомненно, следует из сообщения летописи под 1093 г. о существовании на правом берегу Днепра, в Поросье, города Торческа. Наличие городка говорит уже о наметившейся у торков тенденции оседлости, а значит, в Поросье они пришли, во всяком случае, лет за 10-15 до основания собственного укрепленного поселения.

Поросьем в русской летописи именуется участок лесостепи, ограниченный с юга правым притоком Днепра – речкой Росью, с севера – Стугной. В X в. этот район (примерно 80-150 км) был нейтральной полосой между русскими землями и кочевьями печенегов. Ярослав присоединил Поросье к Руси. Эта река была для кочевников и без укреплений довольно сильным препятствием, но еще большим «заелоном» от степи были для Поросья окружавшие его с юга, юго-запада и севера большие леса, через которые конница могла пробираться только по наезженным дорогам и опушкам. Территория Поросья, изрезанная небольшими речками, представляла собой огромное пастбище с прекрасной травой и великолепными водопоями.

В конце XIX – начале XX в. в Поросье были проведены буквально тотальные раскопки курганов и курганных могильников. Основным их исследователем был генерал Н. Е. Бранденбург. Оказалось, что в подавляющем большинстве курганы принадлежат кочевникам. Обряд погребения дает возможность говорить, что в основном это были захоронения торков (гузов) и печенегов, датирующиеся XII – началом XIII в. При картографировании погребений удалось даже наметить территорию, занимаемую преимущественно печенегами (на Россаве), а данные летописи позволили разместить в Поросье и остальные упомянутые в нем этносы (см. ниже).

На степном пограничье Переяславского и Черниговского княжеств также селились кочевые орды, предавшиеся русским князьям, но пока ни кочевнических могильников (как в Поросье), ни даже отдельных курганов здесь не обнаружено. Однако исследователи древнерусского пограничья в ряде случаев весьма убедительно связывают некоторые районы с местами расположения кочевнических стойбищ. Так, на правом берегу Сулы в среднем ее течении, на территории летописных городков-крепостей Варина, Пирятина, Кснятина, расположены участки пастбищ, покрытых характерной для выпаса коней и овец лугово-солончаковой растительностью. Еще в XVII в. один из таких участков на речке Сулице назывался «земля Чобановская», а в первой половине XIX в. на них располагались известные всей России конные заводы. Вот, очевидно, на этих пастбищах и пасли свой скот переяславские торки. Жили они, как и в Поросье, в близлежащих городках. Где располагались их кладбища, в настоящее время неизвестно. Такие же пастбища со слабозасоленными почвами выявлены и на черниговской границе у городков Всеволож, Уненеж, Бохмач и Белавежа – там, видимо, также обитали кочевые федераты княжеств (Моргунов, 1988).