Книга Иван Грозный и Девлет-Гирей - Виталий Пенской

Огорченный этим Вишневецкий ушел оттуда на Хортицу, где встретился с Дьяком Ржевским, который с началом навигации по Днепру сплавился порогам «с суды». После встречи он расположил свой обоз и доставленные Ржевским припасы на Монастырском острове выше порогов и отпустил домой с головой Онуфрием Ляшицким тех детей боярских, которые «потомилися» в тяжелом зимнем походе. Сам же князь, оставив «немногих людей, детей боярьскых да казаков и стрелцов», пошел «летовати в Ыслам-Кирмень», намереваясь отсюда совершать рейды «на Крымьского улусы за Перекоп и под Козлец…, сколко ему милосердный Бог поможет».

Пассивность Девлет-Гирея и его нежелание вступать в бой с людьми Вишневецкого вполне объяснима — даже если Курбский и преувеличил последствия мора, очевидно, что ханское воинство оказалось сильно им потрепано. К тому же хан и его военачальники не ожидали столь раннего появления русских у перекопских укреплений, татарские кони отощали за зиму, и вступать в бой с неотмобилизованным войском, на голодных конях с неприятелем, хорошо оснащенным огнестрельным оружием, Девлет-Гирею совсем не хотелось. Он предпочел не рисковать без надобности и пока отсидеться за Перекопом, отправив к своему сюзерену, турецкому султану, посольство с просьбой о помощи.

12 июня в Москву прибыли Онуфрий Лашицкий, князь А. Вяземский и отпущенные из низовьев Днепра дети боярские. Вместе с ними в столицу приехал бежавший из Крыма взятый в плен служилый городецкий татарин Кочеулай Сенгильдеев сын Бастановец. Татарин сообщил, что он «выбежал» из Крыма еще в середине мая, «а как он побежал ис Перекопи, а крымской царь со всеми людьми готов в Перекопи, а к турскому царю просить людей послал же. И как турской царь людей ему пришлет на помощь, и тогда крымской царь хощет итти на государевы украины, а того-де не ведомо, на которые места».

Казалось бы, принесенная весть должна была всерьез встревожить Ивана и его советников. Однако реакция царя выглядит какой-то странной, двойственной. С одной стороны, он отправляет в низовья Днепра сына боярского Н. А. Карпова «ко князю Дмитрею Ивановичю… и к головам Игнатию Заболоцкому, Ширяю Кобякову, Диаку Ржевскому, Ондрею Щепотеву с своим жалованием з золотыми». Царь таким образом одобрил действия князя, наградив его, но вместе с тем Карпову было наказано передать Вишневецкому вместе с Заболоцким немедленно ехать в Москву, оставив в низовьях Днепра «в коем месте пригоже» голов Ш. Кобякова, Д. Ржевского и А. Щепотева, «а с ними детей боярьскых немного да стрелцов», а также Д. Чулкова и Ю. Булгакова с казаками «промышляти» над крымцами. Почему в преддверии готовящегося большого похода крымцев Иван отозвал Вишневецкого, которого он только что наградил, в свою столицу? Связано ли это с тем, что он не вполне доверял князю? Во всяком елучае, так можно истолковать его слова в наказе посланному в Литву Р.В. Алферьеву. Ему было приказано так ответить на слова о том, что де Вишневецкий известен своей переменчивым нравом («неодного Вишневецкой израдил»): «Государь наш верит всякого человека душе: целовал князь Дмитрей крест, что ему служити государю нашему правдою и неотступну от него бытии никуды и до своего живота, и через тое правду что сделает, то ведает его душа». Или же Иван решил не раздражать Сигизмунда, и без того обеспокоенного тем, что Девлет-Гирей обвинял его в попустительстве набегам подчинявшихся Вишневецкому казаков на крымские улусы?

Может, царь рассчитывал отзывом князя поспособствовать привлечению на свою сторону в противостоянии с Крымом враждебно настроенного по отношению к Москве и к нему, русскому государю, великого литовского князя? Кто знает — сегодня трудно разобраться в хитросплетениях дипломатических и придворных интриг того отстоящего от нас на четыре с половиной столетия времени.

Так или иначе, энергичный и решительный Вишневецкий, знаток степной войны, был отозван с частью людей в Москву. Очевидно, что оставленные фактически без конницы, по существу с одними лишь стрельцами и казаками, Ш. Кобяков и Д. Ржевский не могли теперь вести активные действия в степи и могли лишь обороняться в занятом Ислам-Кермене.

С другой стороны, разрядные записи отмечают смену всего командного состава береговой рати. Что примечательно, на смену родовитому, но недостаточно опытному князю И.Д. Вельскому, который должен был возглавить рать по предварительному расписанию, пришел менее знатный, но более знающий князь М.И. Воротынский. Обращает на себя внимание и тот факт, что новая роспись, судя по всему, составлялась в спешке, а иначе почему предыдущая обошлась без местнических споров, а новая — нет? И это при том, что Иван однозначно заявил: «Ведаем мы и сами своих холопей, на свою службу посылаем, где кому пригоже быть, а те полки давно приговорены посылати без мест», пригрозив ослушникам «великой опалой»!

Так или иначе, но лето и осень прошли в напряженном ожидании новых вестей с юга, а их так и не появилось. Дев лет-Гирей и откочевавшие к нему отдельные ногайские улусы продолжали отсиживаться в Крыму, не пытаясь выйти оттуда и атаковать русские рубежи. Лишь отдельные небольшие татарские отряды на свой страх и риск пыталась сходить за ясырем, но, видимо, без особого успеха. Во всяком случае, в июле с Волги в Москву писали, что два татарских отряда, в 300 и 100 человек, приходили под Свияжск и на рыбаков «под Увеком», но были наголову побиты, а взятый ими полон — отбит. Сам же хан лишь с наступлением зимы решился-таки на организацию нашествия. 21 декабря 1558 г. в Москву «приехали» 4 перебежчика из Крыма, 2 татарина и 2 черкеса, которые сообщили, «…что царю крымскому пришли вести полныя, что царь и великий князь пошел на ливонские немцы со всеми людми; и он, умысля злое христианству…, отпустил войною сына своего царевича Магмет-Кирея…» с немалым войском, состоявшим из татар и ногаев.

Скрытно подойдя к русским рубежам на расстояние двух конных переходов, татары узнали от захваченных «языков» печальные для себя новости. Оказывается, и сам царь не ушел «в Немцы», и на берегу по-прежнему стоят русские войска, и страшные татарам князья Д.И. Вишневецкий и М.И. Воротынский да боярин И.В. Большой Шереметев находятся на «украйне» — в Рязани, в Туле и в Калуге. В итоге татары так и не решились напасть на «украинные» уезды и, несолоно хлебавши, повернули поспешно назад. Высланная срочно вдогон 3-полковая рать во главе с М.И. Воротынским дошла до Оскола, но татар так и не догнала. Лишь шедшие в авангарде с немногими избранными людьми головы князь Н.И. Одоевский и И. Блудов донесли, что Мухаммед-Гирей «шел наспех и на сокме его несколко тысяч мертвых лошадей и велблудов пометано; и нужу собе сотворили великую…». Захваченные спустя некоторое время действовавшими в Поле казацкими атаманами «языки» впоследствии показали, что «царевич пошел в Крым истомен добре и люди от нужи мерли и лошади померли у всея рати многие…». Ну а пока царевич ходил на Русь, «черкасские атаманы» Василий Рожен да Рыхлык «приходили» «на улусы нагайские и крымския», побили многих улусных людей и отогнали у татар 15 тыс. лошадей.

И в завершении нашего рассказа о кампании 1558 г. отметим, что, если верить донесениям французского посла в Стамбуле де ла Виня, в середине апреля 1558 г. три турецких галеры отправились в устье Дона против неких московитов, что побили турок, охранявших выход в Азовское море. Поскольку в русских источниках того времени никаких сведений об этом событии не сохранилось, то можно предположить, что речь идет о донских казаках, что в конце 1557 — начале 1558 г. совершили успешный набег на азовских турок. Это встревожило османского султана и вынудило его принять контрмеры против этих «московитов».