Книга Судьба венценосных братьев. Дневники Великого Князя Константина Константиновича - Михаил Вострышев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я на нее посматривал. Странное дело, я заметил в ней, что похожа на принцессу Балийскую, которую так люблю. Подойти к ней, я думал, нельзя, и грустным голосом невольно говорил смешные вещи… Итак, с ней мы сказали всего два-три слова. На прощание она опять посмотрела на меня как-то особенно и крепко сжала мою руку. О, этот взгляд!» (9 июня 1882 г.).
«Вошел ко мне дядя Эрнст. Я говорил ему про впечатление, сделанное на меня Елизаветой. Он довольно хладнокровно к этому отнесся. Впрочем, ответил, что лично не имеет ничего против моего брака с Елизаветой» (10 июня 1882 г.).
Младшая дочь Константина Константиновича княжна Вера Константиновна записывает спустя много лет: «Помню, как мать рассказывала о том, какое сильное впечатление произвел на нее при первой встрече отец, стоявший, облокотившись на камин, в столь шедшей ему морской форме».
С мыслью, что нашел себе суженую, Константин Константинович возвращался в Россию, в которой не был почти два года. Вот и граница…
«Что за радость. Поздоровался с первым русским жандармом у дверей царских комнат. Так приятно было услышать русский военный ответ: “Здравия желаю”» (11 июня 1882 г.).
Среди многочисленного августейшего семейства Романовых почти никто не баловался сочинительством, если не считать ведение дневников, чем увлекались почти все. Вряд ли можно серьезно относиться к стихоплетству принца Петра Георгиевича Ольденбургского, считавшего себя поэтом. Например, на смерть старшего сына императора Александра II цесаревича Николая Александровича он накропал следующие строки:
Первые стихи восемнадцатилетнего Константина Константиновича не на много превосходили вирши Петра Георгиевича. И все же они не были столь беспомощными. Глухота к слову была, иногда не получалась рифма, но чувствовалось, что автор пытается мыслить, доверить листу бумаги сокровенные тайны неспокойной юной души.
Было написано еще несколько стихотворений в течение 1876–1878 годов, еще более неуклюжих. Но Константин Константинович и не думал о профессиональном служении музе поэзии, он, как большинство гимназистов и гимназисток его времени, сочинял для себя, вскоре забывая написанное. Первое удачное стихотворение вышло из-под пера в мае 1879 года, когда он отдыхал в Крыму, в Ореанде (опубликовано в августовский книжке 1882 года журнала «Вестник Европы»):
Через несколько дней, воодушевленный удачей, он вновь берется за перо, но нет в великом князе искрометного рвения к сочинительству, не пробудились еще поэтический дар и жажда творчества, отчего он бросает начатое стихотворение после первых четырех строчек:
Лишь в 1881 году, находясь в плавании, и позже, живя в Греции у сестры Ольги, Константин Константинович почувствовал непреодолимую тягу к сочинительству. Опыты в прозе («Записки офицера») не удались, зато сестра в восторге от поэзии брата. Похвала его воодушевляет, он начинает сочинять и править стихи почти ежедневно и наконец решается через своего воспитателя Илью Александровича Зеленого под псевдонимом К.Р. (Константин Романов) отправить в «Русский вестник» три стихотворения. Увидев их напечатанными в майской книжке журнала за 1882 год, великий князь обиделся на редактора Каткова: тот бесцеремонно сократил и переделал стихи. И все же радость лицезреть свои строки напечатанными, ощутить себя поэтом, который пишет не только для себя, но и для публики, заслонили возмущение редакторским произволом. Появилось нестерпимое желание писать еще и еще.
Три стихотворения Константина Константиновича 1881 — середины 1882 годов (до приезда в Россию) можно назвать шедеврами его первого периода поэтического творчества.
Псалмопевец Давид
О, царь, скорбит душа твоя, Томится и тоскует! Я буду петь: пусть песнь моя Твою печаль врачует.Во всем мире не найти двух людей, живущих одинаково. У каждого свой талант, характер, темперамент, запросы. В России более других факторов влияло на судьбу человека его происхождение. Крестьянин довольствовался избой, каждодневной работой в поле и простой пищей, припрятав в кубышке на черный день несколько рублей. Рабочий городской фабрики жил не в пример вольготнее, получая в год до пятисот рублей. Если бы при таких деньгах тратиться только на хлеб (70–80 копеек за пуд) и капусту (14 рублей за бочку), можно было скопить хороший капитал за три-четыре года и стать вровень с купцами. Но одежда, квартплата, кабак и отсылка денег семье в деревню съедали надежду на будущее благополучие. Чиновник или снимал чистенькую комнатку или жил в своем доме. Все зависело от должности. Одни получали меньше фабричного рабочего, другие до пяти-десяти тысяч в год. Но деньги уплывали как сквозь пальцы, ведь запросы у должностного лица, выучившегося грамоте, особые. За сына, посещающего гимназию с полным пансионом, нужно отдать 300 рублей годовых, за пуд парной говядины — 6 рублей, а уж из-за нарядов жены и дочерей приходится вечно быть в долгах. Купец — особая статья. Один смог нажить за год сто рублей, другой — сто тысяч, а третий в одночасье обанкротился и сел в долговую яму.
