Книга Ритмы Евразии: Эпохи и цивилизации - Сергей Лавров

Накануне исторического периода, во II тысячелетии до н.э., племена, жившие севернее Гоби, уже перешли от неолита к бронзе. Они создали несколько очагов разнообразных культур, существовавших одновременно и, очевидно, взаимодействовавших друг с другом. Это открытие было сделано С.И. Руденко, применившим радиокарбоновые методы (определение возраста по полураспаду С14) для датировки археологических культур наиболее изученного района – Минусинской котловины. Оказалось, что археологические культуры не следуют одна за другой, эволюционно сменяя друг друга, а сосуществуют и датируются не III тысячелетием до н.э., а XVII – XV вв. до н.э. Разница почти в тысячу лет [229, с.39–45].

Согласно тем же датировкам, переселение предков хуннов с южной окраины Гоби на северную совершилось не в XII, а в X в. до н.э. и тем самым связано с образованием империи Чжоу, породившей античный Китай и впоследствии – знаменитую ханьскую агрессию. А эти грандиозные события в свою очередь сопоставимы с началом скифского этногенеза, последующие фазы которого описаны Геродотом [51]. Итак, рубеж доисторических периодов и исторических эпох падает на X в. до н.э., причем разница этих двух разделов истории лежит только в степени нашей осведомленности. Люди всех времен знали названия своих племен и имена своих вождей, но наиболее древние из них до нас не дошли, а потому для изучения их приходится ограничиваться археологией и палеонтологией. Это, конечно, немало, но недостаточно для того, чтобы уловить и описать процессы древних этногенезов, не впадая при этом в грубые ошибки, аналогичные тем, какие сделали предшественники С.И. Руденко [244], подменившие действительную историю вымышленной, отвечавшей их предвзятым мнениям. Наука развивается, хотя на ее пути постоянно возникают препятствия, требующие преодоления. Ныне в распоряжении ученых кроме дат, установленных с помощью радиокарбоновых методов, появились имена народов, ранее называвшихся условно, по местам археологических находок или по искаженным чтениям древнекитайских иероглифов, которые в I в. до н.э. во времена Сыма Цяня, на труды которого мы опираемся, произносились не так, как сейчас.

И оказалось, что вместо «пазырыкцы» следует говорить «юечжи», а Б. Лауфер доказал, что эти иероглифы произносились «согдой», то есть согды [308]. «Тагарцы» обрели свое историческое имя – динлины, «сюнну» – хунны, «тоба» – табгачи, «сяньби» – сибирь, «тукю» – тюркюты. Только слово «кидань» пришлось сохранить, ибо его правильное звучание «ктай» перешло на жителей Срединной равнины, которых по ошибке стали называть «китайцами»; менять этноним поздно.

Но, несмотря на все успехи науки, связная история народов Великой степи может быть изложена только с III в. до н.э., когда безымянные племена Монголии были объединены хуннами, а полулегендарные скифы Причерноморья сметены сарматами. Тогда же создалась могучая держава Средней Азии – Парфия и был объединен Китай. С этого времени можно осмысливать этническую историю Монголии, а следовательно, и историю ее культуры, ибо как нет этноса без культуры, так не может быть культуры без этноса.

Дилетантам кажется, что история – это «жизнь без начала и конца». На близком расстоянии действительно не видно ни начал, ни концов. Современники никогда не видели пассионарного толчка, подобно тому как древние римляне не замечали, что республика давно сменилась империей. Но историк, находясь в должном отдалении от сюжета, видит смену цвета времени, даже делая поправку на плавность перехода. Обитатели Великой степи не замечали, как сменилось время, в котором они жили. Как до этого им казалось естественным пасти овец и охотиться, так через 150 лет их потомкам было очевидно, что надо ходить в походы. Люди не замечают перемены стереотипа своего поведения. Их обнаруживает только история долгих периодов, только там могут быть замечены переломные даты этнической истории.

Из сказанного вытекает, что модель этнической истории должна объяснить сложные периоды, где в глубоком этническом контакте ритмы разных суперэтнических целостностей порождали какофонические коллизии. Поэтому тема, избранная для иллюстрации проблемы контакта – история Монголии, и сопредельных стран, – годится для испытания нашего метода. Решение достигнуто средствами этнологии, проверка – традиционными приемами. Результат в обоих случаях однозначен. Значит, этнологическая модель может быть применена и к другой эпохе, территории, этносу, а также к географическим моментам модификации ландшафта в историческое время и к истории смены «культур». Факты скачкообразного развития наблюдаются многими областями науки и нигде не вызывают недоверия, так же как и плавное становление в промежутках между скачками.

И ведь во всех странах и у всех этносов наблюдается та же картина. В VIII в. до н.э. так возникли этносы – создатели и носители античной культуры: Рим, Эллада и Персия – и почти одновременно (в исторических масштабах) погасли. В I – II вв. готы начали Великое переселение народов, даки погибли в борьбе с Римом, а крошечные христианские общины выросли в золотую Византию; и тоже инерции хватило на 1200 лет, кроме тех случаев, когда процесс был оборван вмешательством со стороны. В VI – VII вв. аналогично проявили себя арабы, раджпуты (этнос, смешанный из аборигенов и мигрантов: саков, согдийцев, эфталитов), тибетцы, средневековые китайцы и японцы. В IX в. в Западной Европе начались походы викингов, феодальные войны, реконкиста и образование наций, из которых лишь немногие дотянули до XX в. В XIV в. появились великороссы, турки, абиссинцы – ныне это молодые народы; перед ними будущее. Прочие примеры опускаем, ибо мысль ясна: кочевники Великой степи развивались так же, как и все прочие этносы, и если скифский виток этногенеза был нарушен и оборван внезапно возникшим хунно-сяньбийско-сарматским толчком, то это только показывает, что этногенные взрывы – явление природы.

Для того чтобы получать из наших наблюдений научные результаты, надо учесть несколько мелких, но важных деталей. Первая: взрыв этногенеза, или толчок (мутация), обнаруживается в истории не сразу. Ему всегда предшествует инкубационный период, обычно недолгий, около 150 лет, но вскрыть его очень трудно. Неучет этого явления может внести путаницу в анализ, а неясностей следует избегать. Вторая: никто не живет одиноко; значит, соседи могут силой оборвать начавшийся процесс; следовательно, этносу нужно научиться себя отстаивать. Третья: оригинальная культура, создаваемая этносом на протяжении всей его жизни, часто переживает его, как вещи, которые остаются после смерти их владельца. Наследникам предоставлено право либо расчистить свою землю от чужого хлама (а хламом нередко считают шедевры прошлого), либо тратить силы не на свое творчество, а на охрану памятников чужой старины. Неизвестно, что хуже, но автор этих строк – историк и потому безоговорочно предпочитает второй вариант.

И наконец, замечание чисто методологическое. Мерить чужую культуру по количеству уцелевших памятников – принципиально неверно. Может быть роскошная цивилизация, построенная на базе нестойких материалов – кожи, мехов, дерева, шелка, – и тупая, примитивная, но употребляющая камень и благородные металлы. От первой не останется следов, а остатки второй будет некуда девать. А ведь по числу находок оценивают «культуру» археологи и даже искусствоведы. Очевидно, для оценки уровня культуры надо иметь проверочные данные. Их-то мы и постараемся извлечь из этнической истории.