Книга Наука Ренессанса. Триумфальные открытия и достижения естествознания времен Парацельса и Галилея. 1450–1630 - Мари Боас Холл

Рейнгольд понял, что система Коперника может стать основой для расчета новых таблиц. Тем не менее он не был его горячим поклонником. Для него было вполне достаточно, что Коперник создал новый удобный аппарат, который существенно упрощает расчеты.

Положение Рейнгольда было таким же, как многих астрономов-вычислителей. Его прусские таблицы действительно широко использовались и помогли выполнить реформу календаря, на что и надеялся Коперник. Они часто пересматривались для других стран и расширялись. Первый такой случай имел место в 1556 году, когда появился труд под названием «Таблицы для года 1557, составленные в соответствии с принципами Коперника и Рейнгольда для лондонского меридиана» (Ephemeris for the Year 1557 according to the Principles of Copernicus and Reinhold for the Meridian of London). Его автору Джону Филду нечего было сказать миру о достоинствах системы Коперника (как, впрочем, и о чем-то еще, поскольку он остался неизвестным). Предисловие написал математик, астролог, спиритуалист и сторонник экспериментальной науки Джон Ди (1527–1608). В нем ученый объяснил, что убедил своего друга составить таблицы, поскольку решил, что работы Коперника, Рейнгольда и Ретика сделали прежние таблицы устаревшими. Но он не считал, что предисловие – подходящее место для критического обсуждения достоинств системы Коперника. И не сделал этого ни в этом предисловии, ни в других трудах тоже. Очевидно, он не имел желания принять физическую реальность вычислительной и гипотетической системы.

После трудов Рейнгольда все астрономы-вычислители должны были считаться с Коперником. Так, Понтюс де Тиар, являвшийся сторонником системы Коперника, в своих «Таблицах восьми сфер» (Ephemeris of the Eight Spheres), опубликованных в 1562 году, восхвалял Коперника как «восстановителя астрономии» только на основании его вклада в астрономические расчеты. Все эти таблицы были развитием старых, и не потому, что являлись более современными. В том, насколько они выше, на собственном опыте убедился Тихо Браге. Желая наблюдать соединение Сатурна и Юпитера, он обнаружил в альфонсинах ошибку на целый месяц. В прусских таблицах тоже была ошибка – на несколько дней. Это, конечно, много, но все же лучше, чем в альфонсинах[32].

Хотя в XVI веке на систему Коперника часто ссылались в своих произведениях и непрофессионалы, существовало немного простых способов получить ясное представление о ее содержании. Если не считать работы Ретика, не было ее презентаций на примитивном уровне. Ее включила только одна университетская программа: устав университета Саламанки был в 1561 году пересмотрен, и в нем было оговорено, что математика (читайте поочередно с астрологией) должна включать Евклида, Птолемея и Коперника по выбору студента[33]. Не сохранилось никаких записей, и мы не знаем, делали они или нет выбор в пользу Коперника за шестьдесят лет, пока у них была такая возможность. Вряд ли стоит удивляться тому, что в других университетах система Коперника не преподавалась: астрономия считалась элементарной наукой, и профессора должны были излагать основные ее элементы как часть общего образования студентов, изучавших искусство. Для будущих врачей, которым нужны были знания по медицинской астрологии, углубление в систему Коперника могло стать чрезвычайно затруднительным, поскольку астрологические таблицы и инструкции были птолемеевскими. То же самое можно было сказать и о повседневных и литературных ссылках на астрономию. Кстати, даже сегодня студенты не начинают знакомство с наукой с изучения последних достижений в ядерной физике, а пятьдесят лет назад студенты не изучали Эйнштейна раньше, чем поймут Ньютона.

Об этом писал Роберт Рекорд в «Замке знаний» (1556), одном из серии его трактатов по математике, чистой и прикладной. Имя Рекорда связано с двумя университетами: закончив обучение на медицинском факультете в Кембридже, он преподавал математику в Лондоне – чрезвычайно востребованное ремесло, учитывая большой интерес к навигации. В «Замке знаний» идет диалог между учителем и учеником, показывающий не только глубокое уважение, которое автор испытывает к Копернику, но также учит тщательно взвешивать свои доводы. Учитель утверждает, что нет необходимости обсуждать, движется Земля или нет, потому что ее неподвижность «настолько закрепилась в умах людей, что они посчитают безумием подвергать это сомнению», что, естественно, подтолкнуло ученика к неосторожному обобщению: «Все же иногда случается, что мнение, которого придерживаются многие, не является истинным». Мастер возразил: «Так некоторые люди судят об этой проблеме. Ведь великий философ Гераклид Понтикус и два также великих последователя пифагорейской школы, Филолай и Экфант, имели противоположное мнение, а Никет (Никита) Сиракузский и Аристарх Самосский располагали сильными доводами за. Но основания слишком сложны, чтобы вдаваться в них при этом первом знакомстве, поэтому я оставлю их до следующего раза… Все же Коперник – человек большого опыта, усердный в наблюдениях, возродил мнение Аристарха Самосского и подтвердил, что Земля не только движется по кругу вокруг собственного центра, но также из точного центра мира. Для понимания этого необходимы глубокие знания…»[34]

Роберт Рекорд, несомненно, осознавал, что молодой студент не в том положении, чтобы судить и выступить против новой системы, как и за нее. Его студент посчитал все это пустым тщеславием, и мастер был вынужден упрекнуть его, сказав, что он еще слишком молод, чтобы иметь собственное мнение. Это, конечно, справедливо, но лишь очень немногие обладают знаниями, чтобы иметь собственное мнение.

Многие люди и помимо Рекорда благосклонно относились к системе Коперника, но не считали ее достаточно установившейся частью общепринятой астрономии, чтобы включить в начальное представление. Типичный пример – Михаэль Местлин (1550–1631), профессор астрономии в Тюбингене. Он принадлежал к более молодому поколению, чем Рейнгольд, и счел возможным принять систему Коперника, даже не попытавшись для начала выступить за нее публично. Его учебник «Эпитома астрономии» (1588), вероятно являющийся сборником его лекций, содержит только птолемеевские взгляды, но в более поздних изданиях появились коперниковские приложения. Тот факт, что Кеплер (1571–1630) был его учеником, показывает, что с талантливыми студентами Местлин обсуждал новую доктрину – ведь Кеплер стал убежденным сторонником Коперника даже раньше, чем компетентным астрономом, и позднее защищал его идеи публично. В 1596 году Местлин занялся публикацией первой книги Кеплера и по собственной инициативе добавил «Первый рассказ» Ретика с предисловием, восхваляющим Коперника. Какими бы ни были его взгляды до этого времени, но к 1590 году он их, несомненно, пересмотрел. После осуждения доктрины Коперника католической церковью протестант Местлин предложил новое издание De Revolutionibus, хотя не пошел дальше написания предисловия. Другую позицию занимал Кристофер Ротман, астроном при ландграфе Гессенском, который вел длительную переписку с Тихо Браге, в которой яростно защищал Коперника и доказывал несостоятельность контраргументов Тихо. Правда, он ничего не опубликовал по этому поводу. Хотя может быть множество причин для молчания астрономов, но не обязательно это отсутствие убежденности. Представляется вероятным, что они просто не видели причин отстаивать свою позицию. Короче говоря, нельзя судить о влиянии Коперника и его теории по отсутствию упоминаний о нем в учебниках. Даже Галилей предпочитал читать лекции только по астрономии Птолемея.