Книга В индейских прериях и тылах мятежников. (Воспоминания техасского рейнджера и разведчика) - Джеймс Пайк

Я был очень рад видеть Пласидо. Так его назвали мексиканцы — за добрый нрав и благородство, а теперь, поскольку мне часто придется упоминать его имя на этих страницах, я кратко опишу его читателю. Ему было около 55-ти, его рост — 5 футов, 9 дюймов, черные и проницательные глаза и широкая грудь. Он был очень мускулист, но не толст. Когда переводчик сказал ему, что я в составе этого отряда, он внимательно осмотрел меня и, обращаясь к одному из своих людей, на ломаном мексиканском сказал: «Stah waeno, (esta bueno)»[10].

И еще раз все присутствовавшие, протянув руки, на полудюжине разных языков сказали мне, что мы будем хорошими друзьями.

Глава VII

Война с кикапу. — Разные случаи и происшествия

Вскоре после совета полковник Смит начал свою кампанию против кикапу, недавно совершивших несколько краж имущества поселенцев, при этом они так хорошо скрывались, что они попали под подозрение только тогда, когда мы добрались до их земель. Они ждали нас и оказали нам теплый прием. Как раз в тот момент, когда мы покидали Кэмп-Радзимински, разразилась страшная буря — раскаты грома и вспышки молнии насмерть перепугали наших скакунов, и именно тогда, когда их скорость достигла предела, молния ударила Старого Пега — норовистого, злобного и очень озорного вьючного мула — убив его на месте и сразу — так же точно его могла убить и обычная пуля.

Буквально через секунду после того, как рухнул Старый Пег, другой, не менее капризный конь, который всегда лягался и подпрыгивал после того, как на него возлагали поклажу — словно для того, чтобы убедиться, насколько хорошо она закреплена — выбил топор из одной сумки. Тот взмыл высоко в воздух, и, падая, разрезал его подколенное сухожилие, так что теперь этого коня оставалось только пристрелить. Индейцы и кое-кто из белых людей, похоже, видели в этом дурное предзнаменование, но я, воспринимал необычность их гибели в намного более практичным свете — просто как особый способ избавления от непослушных животных.

В течение всего нашего марша мы имели плохую траву, затхлую воду, убогую пищу и невезенье — лагерь поразила корь, многие заболели и сильно ослабли — вот каково было наше состояние перед тем, как мы достигли границ земель кикапу.

Племя собрало всех своих воинов — 600 человек, а также поддержку семинолов и не знающих закона мародерствующих криков — всего около 2-х тысяч человек, и эта армия, вместо того, чтобы ждать нападения, немедленно перешла в наступление. Не ожидая столь теплого и сердечного приема так рано, и от столь небольшого племени, мы решили отказаться от встречи, или, другими словами, после заседания военного совета мы решили, что и с политической точки зрения, и согласно принципам благоразумия, нам стоит попросту сбежать — и в соответствии с этим решением, мы посадили на лошадей наших заболевших — некоторым из них было так плохо, что их пришлось привязать к подпругам, — а затем начали наше отступление. Мы начали наш марш около 9-ти часов вечера, и утром снова были в Кэмп-Радзимински. В этой экспедиции участвовало всего триста человек, но поскольку у кикапу не было возможности перекрыть нам путь, опасаясь, что мы получим подкрепление, они очень мудро решили преследовать нас. Вот так и получилось, что все это время обе враждующие стороны, казалось, испытывали один и тот же страх — ни одна из них не решалась атаковать первой, и таким образом, кампания оказалась довольно печальной. На территории кикапу мы боялись нападения со стороны врага, а в окрестностях Кэмп-Радзимински дикари вполне обоснованно страшились утратить свои жизни, и поэтому, когда кампания закончилась, абсолютно никто не пострадал. Наш хирург и я однажды отстали от всех и чуть не попали в плен, но мы убежали, и оказались единственными из всех, кто некоторое время пребывал в довольно опасной ситуации.

Утром, когда солнце уже поднялось над горизонтом, мы, будучи уверенными, что достаточно далеко ушли от дикарей, чтобы позавтракать и немного отдохнуть. Еще совсем недавно меня поразил приступ лихорадки — результат чрезмерного напряжения этой разведки — она ударила по моим ногам, вызвав изъязвления, а кроме того, мои ноги так распухли, что я даже мокасин носить не мог. Мы остановились в располагавшемся у красивого родника доме белого человека и его индейской жены. Я решил наполнить водой этого источника свою флягу, а потом омыть свои больные ноги, что я и сделал в некотором отдалении от родника. Но кто-то из рейнджеров — думая, что он задумал хорошую шутку, — сделал так, чтобы женщина подумала, что я решить омыть свои ноги в роднике, но я ничего об этом не знал, даже тогда, вернулся в лагерь. Я совершенно ничего не подозревал, и поэтому вновь к роднику за водой, чтобы приготовить себе кофе, и я уже находился совсем недалеко от него, когда выступившая из-за дерева красивая индианка преградила мне путь.

Она говорила очень дружелюбно, но в ее глазах поблескивал злобный огонек, а одну из своих рук она спрятала за спину. И ее сверкающий взгляд и то, что она скрывала одну из своих рук, казались странными, но более я был удивлен тогда, когда она обратилась ко мне на хорошем английском языке:

— Ваше имя Пайк?

— Нет, — немедленно ответил я и двинулся к роднику.

— Как же вас зовут? — полным подозрения тоном спросила она.

— Том Грин, но что вам угодно, мадам?

— Я хотела увидеть человека по имени Пайк, — ответила она, — который пришел сюда несколько минут назад и омыл в роднике свои ноги.

Теперь мне все стало ясно — надо мной кто-то решил пошутить. Тем не менее, совершенно спокойно я ответил ей:

— Хорошо, мадам, если вы хотите его увидеть, как только я его встречу, я пошлю его к вам.

— Надеюсь, — сердито сказала она.

Я подошел к своему товарищу — его звали Мур, — и сказал ему, что у родника его ждет женщина, она непременно хочет с ним поговорить.

Он взял с собой свою флягу и пошел по тропинке, а я спрятался за холмом, чтобы посмотреть, чем это все закончится. Скво — снова спрятавшись за деревом, — наблюдала за ничего не подозревавшим и неторопливо шагавшим по тропинке Муром, и в тот момент, когда он поравнялся с ней, она вышла вперед и строго спросила:

— Ваше имя Пайк?

— Нет, — ответил Мур.

— Ты лжешь, сын ружья, разве я только что не посылала за тобой человека, который должен был сказать тебе, чтобы ты пришел сюда?

Внезапно из складок своей юбки, она выхватила большую, сделанную из хикори[11] дубинку, и высоко занеся ее над собой, уже собиралась разбить ей голову Мура, но тот быстро отступил в сторону, направил на нее свой револьвер и крикнул: