Книга На стороне подростка - Франсуаза Дольто
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ритуалы переходного периода и отроческие планы
Когда я была еще совсем молодым психоаналитиком, вскоре после Второй мировой войны, у меня проходил курс один лицеист; его послали к психотерапевту, и не потому, что он был плохим учеником, просто учителя были в отчаянии, потому что мальчик все время витал в облаках.
Иногда я посещала лицей Клода Бернара, где было открыто психопедагогическое отделение для учеников, которые хорошо успевали в начальных классах и стали получать плохие отметки в шестом-седьмом. Почти у всех показатель интеллектуального развития (IQ) был 135[20].
В метро я встретила соседку, у которой была мастерская нарядного женского белья, она отправлялась туда по утрам в то же самое время, что и я в школу на психотерапевтические приемы. По ходу разговора она спросила:
– Доктор, а чем вы заняты именно сейчас?
– Детьми, которым в школе приходится трудно, хотя они умные и способные. Какой-то шок, эмоциональное потрясение перевернуло их психику, и теперь они не могут сосредоточиться.
– Ах, если бы вы знали, у моего сына Кристиана то же самое! Я не знаю, что делать. Он потерял отца, его убили на войне… Мальчик обожает авиацию, но…
– Так, так, интересно…
– Да, но учителя говорят, что не могут больше держать его в лицее…
Тогда по моему совету она отдала сына в центр Клода Бернара, и я стала заниматься с ним индивидуально. Поддерживающей психотерапии, которая стала в его случае лишь вступлением к психоаналитическим сеансам, оказалось достаточно, чтобы помочь мальчику выйти из этого переходного отроческого состояния.
По ходу наших бесед он рассказал, что в тот период, когда у него начались сны, он начал выполнять обязанности смотрителя в примерочной, в бельевой мастерской своей матери. Он находился в той же комнате, где она принимала клиенток. Мелькающее дамское белье возбуждало его воображение и мешало работать.
Когда он возвращался из лицея, то сразу попадал в маленькую лавочку, где дамы примеряли корсеты и лифчики.
В снах он давал волю своей сексуальности.
Я сказала ему, что это вполне нормально – думать о женщинах. Но чтобы не подвергать себя соблазну и не испытывать ненужной эрекции, он должен попросить у матери разрешения идти из лицея прямо домой – ведь теперь он вырос. Он перестал работать в примерочной. Стал более собран в классе. Мы продолжали наши еженедельные встречи. Во время каждого сеанса он без конца рассказывал мне о самолете, который конструировал вместе с товарищем в подвале их дома. Они работали вдвоем, по вечерам и по выходным. Все остальное настолько его не интересовало, что он не обратил внимания даже на одну практическую «деталь»: единственным выходом из подвала было узкое окно. Самолет, который они в один прекрасный день соберут, был обречен оставаться там, где стоял, но это мне было пока неизвестно. Я следила за тем, как продвигается сборка, он показывал мне планы, рисунки. Наконец я спросила:
– Вы уже прикрепили крылья к стрингеру? Как вы думаете вывести самолет из подвала?
Он задумался.
– И правда, мы совсем забыли о том дне, когда он должен будет взлететь.
Это не огорчило мальчика. Значит, он преодолел переход в отрочество и расставание с детством.
Чудаковатый сорванец, он жил как бы в двух измерениях: первый уровень – мечтания – побуждал его к напряженной работе над своим самолетом, хотя у него не было никакой возможности вывести самолет из подвала. На уровне реальности это реализовывалось так: он два года работал в свое удовольствие и теперь ни о чем не сожалел, потому что он осуществил свою мечту, построив самолет в подвале материнского дома.
Притча: прекрасная птица, которая не полетит, но которая полетела в нем самом и которая реализовала его мечты в гомосексуальную дружбу.
Вдвоем с другом они делают грандиозный фаллос, который улетит на крыльях… Это сублимированное представление о прекрасной птице. Теперь можно найти себе дело, которое и вправду даст крылья.
Вот прекрасный пример плодотворного замещения[21] в обществе, где уничтожены обряды переходного периода в отрочество. Нет больше ни ритуала инициации, ни института ученичества.
В ходе этой психотерапии переход не имел двойственного характера. Мальчик был полон доверия, но не влюблен.
Десять лет спустя, узнав мой адрес в медицинском управлении, этот молодой человек захотел меня увидеть. Он стал пилотом-испытателем. Собирался жениться. Девушка, которую он любил, настаивала, чтобы он бросил свою профессию и только тогда на ней женился. Он хотел быть с ней, но у него не было никакого желания бросать свою рискованную профессию, приносящую к тому же большую зарплату и премии.
– Я ей говорю, моей невесте: «Это очень хорошо для женщины. Если я погибну, вдова получит огромную компенсацию». Чего она боится?
Он не понимал, что она придерживается другого мнения.
– Она любит вас и не хочет вас потерять.
– Если она любит меня, она должна любить и дело, которым я занимаюсь. Это прекрасное дело, поскольку обеспечивает не только жену, но и вдову.
Он приходил ко мне пять или шесть раз поговорить о своей женитьбе, все раздумывая, надо ли приносить в жертву свою профессию. Потом он прислал письмо, где сообщал, что женится. Последние слова были: «Я теперь уже не в том возрасте, чтобы быть пилотом-испытателем, кроме исключительных случаев, но я готовлю парашютистов».
Я не видела его с тех пор, когда он, будучи лицеистом, рассказывал мне о небесной птице, запертой в подвале дома его матери. Став мужчиной и обретя настоящие крылья, он пришел ко мне за советом: «Как женщине решиться выйти замуж за человека, рискующего умереть молодым?» Он был, судя по всему, осмотрительным и потому выжил.
Ни разу во время наших бесед с Кристианом-лицеистом я не заподозрила, что подвал не похож на гараж с широкими дверями или подвижной стенкой. Если бы я поторопилась и спросила: «Но как же ты выведешь самолет?» – я бы остановила строительство. Я бы помешала Кристиану. Я могла все испортить. Это как раз то, что слишком часто делают родители по отношению к подросткам.
Тут мы дошли до критического момента: необходимо, чтобы взрослый видел то, что находится в сердце у ребенка, а не искал бы в отроческих проектах высокого процента рациональности.
Я знала одного учителя, ученики которого собирались провести целый день всем классом на Эйфелевой башне. Весь класс готовился к этому мероприятию, разрабатывая мельчайшие детали: изучались планы метро, расписание поездов и стоимость билетов.
