Книга Трепет намерения - Энтони Берджесс

— Джаггер.

—…мистер Джаггер. Моя фамилия Теодореску, хотя я не румын. А это моя секретарша, мисс Деви.

— Мы, вообще говоря, уже встречались, правда, мне крайне неловко об этом вспоминать. Ситуация вышла весьма деликатной, и я еще раз приношу свои извинения, хотя, в сущности, не виноват.

Да, вины Актеона за Хильером не было.

— Я вечно забываю запереть дверь в душ,—сказала мисс Деви.—В гостиницах у меня всегда отдельный номер. Но, как бы то ни было, мы выше этих дурацких табу.

— Отрадно слышать,—сказал Хильер.

— Литеры, литеры,—пропел вполголоса Теодореску.—Мне всегда хотелось, чтобы документы нашей фирмы печатались особым шрифтом, крупным, может быть, похожим на готический. А можно на одной машинке печатать и по-английски, и по-арабски?

— Сложность заключается в том,—ответил Хильер,—чтобы иметь возможность печатать и слева направо, и справа налево. Сделать это, конечно, можно, но дешевле использовать две машинки.

— Очень любопытно,—проговорил Теодореску, изучая Хильера одним глазом, словно полагая, что и этого вполне достаточно.

Тем временем Алан Уолтерс с надутым видом потягивал у стойки томатный сок, в который, как показалось Хильеру, теперь была щедро добавлена водка.

— Ничего он не знает,—ворчал Алан. Присутствующие единодушно не обращали никакого внимания на маленькою наглеца.—Про Йоста и Соула даже не слышал,—бормотал он, глядя в бокал.

Хильеру это очень действовало на нервы. Но Теодореску, который и в прямом и в переносном смысле был выше таких мелочей, мягко сказал Алану:

— А почему не видно твоей очаровательной сестры? Осталась в каюте?

— Тоже прикидывается. Как Джаггер. Помешана на книгах про секс и делает вид, что все знает, а на самом деле ни черта в этом не смыслит. Точь-в-точь как Джаггер.

— Допустим, ты проверил, как мистер Джаггер разбирается в истории пишущих машинок,—проговорил Теодореску учтиво,—но как он разбирается в сексе, ты пока не знаешь, — и, видя, что Алан уже открыл рот, поспешно добавил, — и не узнаешь.

— Джаггер,—бесполый шпион,—сказал Алан. Хильер подумал, что он здесь вовсе не для того, чтобы терпеть выходки этого наглого шпингалета. Он наклонился к не слишком чистому левому уху Алана и прошептал:

— Запомни, нахаленок, если еще раз что-нибудь вякнешь, я возьму остроносый ботинок и воткну его тебе в жопу. Причем несколько раз.

— В жопу? — громко переспросил Алан. Экзотическое для светских ушей слово вызвало осуждающие взгляды.

В этот момент появился стюард в белой куртке с карийоном[65], настроенным на минорный аккорд. Черты его лица выдавали индийское, точнее даже гоанское происхождение. Словно актер с телестудии, находящейся неподалеку от Сохо, он прошествовал через «Таверну Фицрой», небрежно наигрывая начальные такты партии правой руки из бетховенской «Лунной сонаты».

— Обед,—с удовлетворением констатировал Теодореску.—Очень кстати: я проголодался.

— Но ведь у вас был такой плотный полдник,—сказала мисс Деви.

— Комплекция обязывает.

Хильер вспомнил, что просил для себя место за столиком мисс Деви, что означало и соседство Теодореску. Сейчас выбор казался ему уже не столь удачным. Раньше или позже под весом Теодореску и градом каверзных вопросов Алана (забившегося сейчас, слава Богу, в дальний конец зала) личина Джаггера—а вместе с ней и Хильер—должна была расколоться. К тому же Хильера печалило, что он собственноручно испортил себе внешность и в таком виде должен предстать перед мисс Деви. Как вам это нравится: «Дурацкие табу»? Так она, кажется, сказала?

3.

— Здешняя кухня вам по душе?—спросил Теодореску.

Обеденный зал даже отдаленно не напоминал ресторанчика, располагавшегося, как помнил Хильер, напротив «Таверны Фицрой»,—в его меню в голодные послевоенные годы красовался лишь бифштекс из конины с яйцом. В янтарно-пепельном воздухе стояло урчание кондиционера, смешанное с едва ли более громкой, способствующей пищеварению инструментальной музыкой, которая доносилась с галереи над позолоченным входом в зал. Старые, всю жизнь отдавшие родному кораблю музыканты искренне полагали, что от артрита, поразившего их пальцы, Ричард Роджерс[66]только выигрывал, делаясь благородней и торжественней. Роскошную обстановку дополняли тончайшие камчатные скатерти и стулья, на которых, должно быть, уютно себя чувствовала любая, даже самая массивная задница. Возле столика Теодореску стоял мягко подсвеченный аквариум, фантастические обитатели которого—мохнатые, закованные в броню, светящиеся, усеянные шипами и распушившие огромные хвосты—невесело навещали замки, гроты и бельведеры, то и дело, разевая рот и неслышно делясь впечатлениями с проголодавшимися высшими позвоночными. Кроме Теодореску, мисс Деви и Хильера за столиком никого не было. Но особо обрадовало Хильера то, что семейство Уолтерсов отделял от него частокол упитанных и довольно шумных бизнесменов с супругами. Впрочем, радость его была бы еще больше, если бы мисс Уолтерс не была столь хороша в своем переливающемся бархатном платье-«рубашке». На шее у нее висел медальон на длинной массивной золотой цепочке. Она читала за столом, чего, конечно же, делать не следует, но что ей еще оставалось? Брат сидел надутый, а отец с мачехой были полностью погружены в процесс молчаливого и торжественного поглощения пищи. Время от времени миссис Уолтерс втолковывала своему мрачному и прожорливому супругу, что тому непременно следует отведать что-нибудь еще.

Хильер присоединился к Теодореску, который уже поедал медальоны с омарами в винном соусе. Как утверждал шеф-повар, омар сначала вываривался в крепком пряном бульоне из собственного панциря, затем в белом вине, после чего опускался в горящий анисовый ликер. В зале было множество молчаливых официантов, в большинстве своем гоанцы, хотя встречались и англичане (один из них—напарник Риста—подошел к Хильеру и прошептал: «Спасибочки за пиво»). Из кухни не доносилось никакого лязга и грохота, в зале царило величественное спокойствие.

— А теперь давайте закажем розовую кефаль с артишоком,—предложил Теодореску. — Человек, прежде сидевший на вашем месте, не отличался хорошим аппетитом, а меня раздражают люди, которые едят намного меньше, чем я. Впрочем, наесться мне никогда не удается.

Хильер взглянул на проворные пальцы мисс Деви с длинными алыми ногтями. Перед ней было огромное блюдо с мясом в соусе кэрри и множеством разнообразных гарниров. Вряд ли она сумеет управиться с такой порцией до полуночи.

— Я бы предпочел, если вы не возражаете, именно это шампанское,—сказал Теодореску, имея в виду «Боллинже» 1953 года, первую бутылку которого они уже почти допили.—Обычное, безобидное шампанское, однако вино для меня как хлеб: оно должно сопровождать еду, но не должно от нее отвлекать. Поклонение вину—наиболее вульгарная форма язычества.