Книга Братья Орловы - Елена Разумовская

Русские уже прибыли к месту переговоров, медлили турки — Осман-эфенди и Яссин-заде-эфенди. Когда ж они добрались таки из Константинополя, был уже конец июля. Кроме представителей России и Османской империи, в конференции участвовали также страны-союзницы — Пруссия, выступавшая на стороне России, и Австрия, поддерживавшая турков. Министры этих стран активно демонстрировали свое отношение к тем или иным моментам обсуждавшихся условий. Как и предполагалось, вопрос с независимостью татар вызвал горячее обсуждение и неприятие турецких послов, твердивших: татары — мусульмане, как и турки. Ладно, с грузинами мы вам уступим, это ваши христианские разборки, но в дела мусульман не лезьте! Через несколько дней после начала заседаний Обрезков писал графу Панину: «Дело это до сих пор нисколько не подвигается вперед; мы не можем его отменить и даже смягчить, а турки по обыкновению связывают его с магометанским законом, утверждая, что один султан не может его решать»{46}. Переговоры, едва начавшись, зашли в тупик: русские «держались предписанного», а турки не уступали в вопросе с татарами, требуя, чтобы крымский хан проходил обязательное утверждение на должность у султана Порты. К концу августа турки решили покинуть Фокшаны, разорвав перемирие. Петербург пытался руководить переговорами, но тщетно: почта запаздывала, и отчет «ангелов мира» о желании турков уехать в Константинополь запоздало, как и письмо Панина от 27 августа, требовавшего, чтобы в вопросе с турками более русские послы не упорствовали. Тут еще собрался вдруг и уехал князь Григорий Орлов, и 28 августа мирная конференция в Фокшанах прервалась. Вскоре под влиянием Н.И. Панина, известного противника Орловых, сложилась в России устойчивое мнение: князь Г.Г. Орлов виноват в таком положении дел; если б не его отъезд в Россию, турки не прервали бы переговоров по собственной инициативе, убоявшись гнева султана и великого визиря, желавшего продолжения конференции. Доказательством тому служило прямое обращение великого визиря к фельдмаршалу Румянцеву в начале сентября, который просил продлить перемирие в войне и вновь собраться на переговоры, уже в Бухаресте. О виновности «необузданного», бешеного Орлова, бросившего ради колобродства столь важное для России дело, Панин писал к Обрезкову: «Сердечно сожалею, мой любезный друг, о настоящем вашем положении, видя из последних депешей ваших, что новозародившееся бешенство и колобродство первого товарища вашего испортили все дело…»{47}

Возможно, Григорий совершил самую большую ошибку в своей жизни: ему полагалось как главе российской делегации задержаться в Яссах и вновь подключиться к делу мира, едва турки заговорят о возобновлении перемирия, а пока суд да дело, помогать Румянцеву в устрашении Порты, то есть опустошая с его войсками Молдавию и Валахию. Того требовала императрица и здравый смысл. Но Г. Орлов не задержался в ставке Румянцева; прослышав, что в Санкт-Петербурге появился претендент на его место в сердце Екатерины — А.С. Васильчиков, он ринулся туда, забыв о возложенной на него миссии. Возобновившиеся в Бухаресте переговоры вел теперь один Обрезков, которому «препоручалось извлечь отечество из… жестокого кризиса». Ему отныне предписывалась новая линия поведения: начинать переговоры не с татар, а с других частных моментов, уступая то тут, то там, и в конце концов выбить таки решение татарского вопроса. Но и осенние переговоры в Бухаресте провалились. Интересно, что Панин и тут умудрился списать все на уехавшего Орлова, но тому имеются оправдания. Одно — Екатеринино, которая никогда не винила Григория в разрыве перемирия с Портой; второе — возможно, даже более авторитетное, так как человек, высказавший его, является, во-первых, одним из выдающихся отечественных историков, во-вторых, имеет возможность судить со стороны, принимая во внимание не только сиюминутные поступки, но и последующие события.

Итак, С.М. Соловьев пишет, безоговорочно оправдывая Григория Орлова: «Разумеется, только страшная вражда к Орлову заставила Панина обвинять последнего в разрыве Фокшанского конгресса, и было слишком наивно думать, что, переставивши порядок статей, можно было достигнуть успеха в переговорах… Лучшим оправданием Орлову служил неуспех и Бухарестского конгресса, где вел переговоры один Обрезков, и непрочность Кучук-Кайнарджийского мира — все благодаря статье о независимости татар, которую в Константинополе никак не могли переварить»{48}.

Что же до татар, о вольности которых заботилась Россия, то они вовсе не считали себя чем-либо обязанными Екатерине Великой и ее армии: никакого притеснения от Порты они не видели; да, султан назначал ханов, но он же платил им деньги. Каждая орда представляла собой вольницу, в которой предводитель требовался лишь на время войн, тогда как Россия требовала от татар преданности, помощи в войнах и прекращения набегов на русские селения, которые были основным источником дохода крымцев. Иными словами, татары не горели желанием сменить подчинение туркам, с которыми их связывала вера и обычаи, на извечных противников своих, русских. Хотя Шагин-Гирей, брат крымского хана, «чрезвычайно умный и желающий образовать себя» молодой человек, гостил в Петербурге да в Москве, тратя массу денег, выделенных на его содержание императрицей (он получил в дар по приезде 5000 рублей, дорогую шубу и европейского покроя одежду, а при отъезде — дорогую саблю с драгоценными камнями и еще денег в подарок и на уплату наделанных долгов; каждый день ему выделялось по 100 рублей), хан Сагиб-Гирей вел тайком переговоры с Константинополем, прося прислать флот на помощь против России, отклонил подарки, присланные ему с генералом князем Щербининым, которые воспринял как знак повиновения.

Тем временем, пока «воз» русско-турецких переговоров стоял на месте, завершился первый раздел Польши, на котором Австрия и Пруссия приобрели едва ль не больше, чем Россия, выстрадавшая этот договор кровью суворовских солдат. Раздел усилил Пруссию, которая участвовала в нем на правах союзницы России, а Австрия получила свою долю в обмен на свое пособничество в деле так и не завершившихся русско-турецких переговоров. Екатерине было нанесено жестокое оскорбление: Фридрих Прусский использовал ее и не оказал никакой реальной помощи в русско-турецкой войне, лишь пугая Россию Австрией, с которой без его помощи русской армии никак не справиться. В результате тяжкой войны между Россией и Оттоманской империей выиграла Пруссия, и это повлекло за собой охлаждение российско-прусских дипломатических отношений, которые при Екатерине переживали пору расцвета. Григорий Орлов открыто выступал против тех, кто составлял договор о разделе Польши, требуя для них смертной казни. Но императрица его мнения уже не слушала: он оказался в немилости.

Вернемся немного назад, к моменту прекращения Фокшанских переговоров, в котором якобы был виновен Г. Орлов. Вряд ли это так, как старался представить граф Никита Панин, однако интересны причины, побудившие Григория Орлова покинуть поручение, данное ему императрицей. Достоверно они неизвестны, однако биографы князя Орлова и Екатерины Великой называют в качестве таковой нового фаворита императрицы, Александра Семеновича Васильчикова, который во время отсутствия Орлова «занял так неосторожно оставленный им пост»{49}.