Книга Холодная война: политики, полководцы, разведчики - Леонид Млечин

Разведчики предложили уничтожить Гузенко — на языке военной разведки — «организовать свадьбу». Этим занималась специальная секция, которую в главном разведуправлении называли «активкой». Руководил этим офицер по кличке Заика.

Но Сталин запретил убивать Гузенко, чтобы не портить отношения с союзниками после победы над Германией:

— Не надо этого делать. Народы празднуют великую победу над врагом. Война успешно завершена. Все восхищены действиями Советского Союза. Что же о нас скажут, если мы пойдем на уничтожение предателя. Поэтому запрещаю принимать какие-то меры в отношении Гузенко. Надо во всем разобраться и назначить специальную авторитетную комиссию. Пусть ее возглавит Маленков.

На закрытом совещании новый секретарь ЦК, курировавший госбезопасность, Алексей Александрович Кузнецов возмущался:

— Канадцы организовали суд над Гузенко. Мы говорим, что мы не крали никакие проекты, то есть мы обороняемся, а ведь есть указание о том, что мы, основываясь на итогах войны, когда мы стали очень сильной державой, должны проводить свою самостоятельную, активную внешнюю политику везде и всюду. И послам дано указание о том, чтобы они не занимались пресмыканием, а смелее вели себя…

Секретным решением политбюро была создана специальная комиссия в составе секретаря ЦК Георгия Маленкова, заместителя главы правительства Лаврентия Берии, секретаря ЦК Алексея Кузнецова (куратора спецслужб), начальника главного управления военной контрразведки Смерша Виктора Абакумова и наркома госбезопасности Всеволода Меркулова.

«Заседания проходили на Лубянке, — вспоминал Мильштейн. — Меня вызвали в первый же день заседания комиссии. Мне приказали явиться через первый подъезд. Открыв дверь, я сразу почувствовал, что часовых известили о моем приходе. Пропускной механизм, как всегда, работал слаженно и безотказно, и меня пропустили, ни о чем не спрашивая и не говоря ни слова.

Войдя, я по-военному отрапортовал:

— Полковник Мильштейн явился по вашему приказанию.

В комнате царило молчание, никто не ответил на мои слова. Слева от меня в дальнем углу стоял письменный стол, рядом небольшой столик с батареей разноцветных телефонов. В центре кабинета находился большой прямоугольный стол для совещаний со стульями по обе стороны и председательским креслом во главе стола. В этом кресле сидел Берия в черном костюме и белой рубашке с галстуком.

Справа от него устроился Маленков в серой гимнастерке-толстовке, безучастный, усталый, с серыми мешками под глазами. Странно было видеть такое размещение. Маленков — председатель — сидел на углу стола, а Берия занимал командное место… По другую сторону стола сидели все остальные члены комиссии, большинство из них в генеральской форме. Я заметил Кузнецова.

Затем начался допрос. Мне не предложили присесть, и я продолжал стоять по стойке «смирно». Берия хлестал меня вопросами, как кнутом. Все началось с моей поездки в Канаду в 1944 году. Меня в какой-то степени спас Кузнецов, подтвердив, что о своих подозрениях я своевременно сообщил начальнику ГРУ и начальнику управления кадров…

Мое преимущество заключалось в том, что я в то время обладал хорошей профессиональной памятью и хранил в голове сотни имен, фамилией и кличек. Возможно, я просто был еще молодым. Мне только что исполнилось тридцать пять лет…

Однажды меня вызвал Кузнецов:

— Комиссия завершила работу.

Он некоторое время сидел молча, опустив голову.

— Буря пронеслась мимо нас, — наконец прервал он молчание. — Заботин, его жена и сын арестованы. Остальных решили не наказывать.

Я считал такое решение несправедливым. Я не понимал, какими высшими государственными интересами можно объяснить арест ни в чем не повинных жены и сына Заботина. Заботин и его семья просидели в тюрьме недолго. Выйдя из заключения, Заботин развелся со своей женой, женился вновь на простой деревенской женщине и уехал в Москву в провинцию, где вскоре скончался. Жизнь его сына была искалечена. Что же касается Мотинова, Рогова, Соколова, то к ним судьба оказалась более благосклонна. Они продолжали работать в ГРУ, дослужились до генералов…»

Игорь Сергеевич Гузенко остаток жизни скрывался от советской разведки, опасаясь мести. Перед королевской комиссией он появлялся только в черном колпаке, скрывавшем его лицо. На родине ему заочно вынесли смертный приговор, и до конца своих дней его искали. В органах государственной безопасности находилась ориентировка по его розыску — с фотографией и описанием его внешности: «6 сентября 1946 г. по сговору с женой отказался от возвращения в СССР. Из аппарата военного атташе СССР в Канаде похитил и передал канадским властям ряд совершенно секретных документов. По имеющимся данным, проживает в Канаде».

Он ушел из жизни так же загадочно, как и появился в Канаде. Умер он, судя по всему, своей смертью. В свидетельстве о смерти указана дата — 28 июня 1982 года. Похоронили его раньше, чем в прессе появились некрологи. И впервые газеты поместили фотографии Гузенко и его жены Светланы, которые были сделаны раньше, но никогда не попадали на страницы прессы.

За чем охотилась советская разведка в Канаде? Известны были успехи канадских ученых в сфере взрывчатых веществ, оптики и радиолокаторов. С весны 1942 года Канада участвовала в атомном проекте. В Канаде были дешевая электроэнергия, урановые залежи и единственная урановая обогатительная фабрика за пределами оккупированной Европы.

Гузенко прихватил с собой оригинал шифротелеграммы № 241, отправленной из резидентуры в Москву: «Директору. Информация Алека. Испытания атомных бомб проводились в Нью-Мексико. Бомба, сброшенная на Японию, сделана из урана-235. На заводе в Клинтоне ежедневно производится четыреста граммов урана-235. Научный доклад будет опубликован, но без технических деталей. Американцы уже подготовили книгу. Алек передал нам пробы урана-233. Грант».

«Грант» — резидент военной разведки полковник Заботин. «Директор» — генерал Большаков. «Алек» — Алан Нанн Мэй, британский физик-экспериментатор. В январе 1943 года приехал работать в Монреальской лаборатории Национального совета по исследованиям. Он занимался созданием реактора на тяжелой воде, периодически ездил к коллегам в Соединенные Штаты и знал о ходе работ над созданием ядерного оружия.

В Англии с ним советская разведка по какой-то причине прервала контакт, а в Оттаве возобновила. Потом он опять собрался в Лондон. Из Центра пришло указание:

«Гранту. В ответ на вашу телеграмму № 218.

Договоритесь с Алеком и передайте в Центр инструкции и пароль для нашего работника в Лондоне. Постарайтесь перед его отъездом получить от него детальную информацию о ходе урановых работ. Поговорите с ним. Может ли он это сделать, или же важнее и полезнее отправиться в Лондон. Директор».

Полковник Заботин информировал Центр, что достигнута договоренность о возобновлении контакта с Мэем в Лондоне:

«Он не может оставаться в Канаде. В сентябре должен лететь в Лондон. Встречи в октябре — 7-го, 17-го и 27-го числа. На улице перед Британским музеем. Время встречи одиннадцать вечера. Опознавательный знак: газета под левой подмышкой. Пароль: «Привет от Майкла». Передал ему пятьсот долларов. Грант».