Книга Магия моего мозга. Откровения "личного телепата Сталина" - Вольф Мессинг

Разумеется, нужно немало времени, чтобы освоить этот, если можно так выразиться, универсальный язык. Думаю, лично мне потребовалось не менее пяти-шести лет, чтобы понять ход мысли, явленной в мыслеформах.

Трудность здесь в том, что мыслеформы не сменяют друг друга строго по порядку, как кадры кинопленки. Образы часто «скачут», выпадая из сознания, сменяются другими, появляются снова, трансформируются под влиянием эмоций, и так далее.

МЯСИЩЕВ: Могу я поставить небольшой опыт?

МЕССИНГ: Да, конечно.

Приложение № 1 к протоколу заседания:

Первый опыт был прост: В. Мессингу давали задания из списка — «взять ручку у мужчины, сидящего с краю во втором ряду» или дать ответ на арифметический пример.

Затем опыты резко усложнились — В. Мясищев организовал двенадцать профессоров из Ленинграда, которые одновременно давали задания В. Мессингу. Затем В. Мясищев разбил свою «команду» на пары — один человек из двойки давал задания, а другой мешал, пытаясь внушить испытуемому, что выполнять поставленные задачи нельзя.

Тем не менее В. Мессинг преуспел, выполнил все задания, не сбившись, и даже установил, кто какое задание ему давал, а кто сбивал противоречиями.

Затем В. Мясищев изменил тактику: стал отдавать сложные задания, состоявшие из десяти-пятнадцати действий.

Например, «подойти к женщине, которая сидит в третьем ряду между полковником и брюнетом, попросить у нее красный карандаш, который нужно передать тому мужчине в седьмом ряду, у которого немного ослаблен узел галстука».

Григорий Исаакович Гутман, известный гипнотизер, пытался вместе с напарником, Павлом Игнатьевичем Булем, загипнотизировать В. Мессинга, но данный опыт не удался».

Документ 21

Объяснительная В. Мессинга:

«Тов. Войцеховский! Я вовсе не забыл ваши наставления — не вступать в контакты с местными жителями, но я же не виноват, что они сами нашли меня и попросили о помощи!

Ну, как я мог отказать? Или я должен был объяснить, что представители советской власти запретили мне эту самую помощь оказывать?

Это была женщина, еще довольно молодая, лет тридцати пяти. Как она нашла меня, я не знаю. Видимо, какой-то слух все-таки прошел, а пани оказалась довольно изворотлива.

Она показала мне шрам на голове, прикрытый прядкой волос, и рассказала печальную историю. Год назад она потеряла память.

Очнулась от холода, в снегу, голова в крови. Ни сумочки, ни документов. И она ничегошеньки не помнила.

Кое-как добравшись до ближайшей больницы, женщина узнала, что находится в Минске, но как тут оказалась, откуда приехала или же она местная, не имела ни малейшего понятия. Даже имя свое забыла.

В больнице она провалялась больше месяца — подхватила воспаление легких. Выкарабкалась.

С помощью врачей и медсестер восстановила многое.

Помогая сыну сестры-хозяйки делать уроки, продемонстрировала отличное знание математики и физики, а некий дядя Паша, шофер в больнице, с изумлением рассказывал, что Оля прекрасно разбирается в моторах.

Ольга — такое имя выбрала себе сама женщина.

Когда главврач заинтересовался и попросил Ольгу сделать какой-то сложный расчет, она справилась с заданием.

Таким образом, можно было смело утверждать, что женщина работала инженером в КБ или на заводе.

Это всех в больнице радовало — стало быть, выйдя «на волю», Ольга могла легко найти себе работу.

Но где же она работала раньше? Откуда она? И кто?

Жизнь, можно сказать, налаживалась, но Ольгой все чаще стали одолевать приступы тоски. Придя ко мне, она предположила их причину — по наблюдениям врачей, Ольга рожала.

Следовательно, где-то мог остаться ее ребенок, о котором она просто не помнила.

Это сильно мучило ее, вот Ольга и попросила меня помочь.

Честно говоря, задачка была не из простых. Нет, Олины мысли я читал свободно, она меня не обманывала — сильнейшая тоска была ощутима. Можно сказать, женщина находилась на грани отчаяния.

Сначала я успокоил ее, погрузив в гипнотический сон, и внушил ей истинную правду — она нисколько не виновата в том, что «забыла свое дитя». Если уж и возлагать вину на кого-то, то на того лиходея, что, по-видимому, ограбил ее год тому назад и едва не убил.

Мысли Ольги тем проще было читать, что каких-то глубинных смысловых слоев, связанных с воспоминаниями, у нее не было, как у маленького ребенка, до поры лишенного прошлого.

Тогда я попытался под гипнозом вернуть сознание женщины в тот самый зимний день, когда ее оглушили на окраине Минска.

Ольга вновь испытала боль и страх, в ее памяти всплывали очень яркие картинки зимнего вечера, заснеженной улицы с редкими фонарями, но ничего, что происходило ранее, она не упомнила — дальше был провал в какую-то цветущую пустоту.

Разбудив женщину, я сказал ей, что пока ничего не узнал, но положение улучшилось. Она ушла окрыленной, а я, поругивая себя за «благую ложь», отпросился у сержанта Дзюбы.

Кстати, не ругайте его — он отпустил меня с рядовым Малеевым. Мне это было только на руку — зная, где именно очнулась Ольга, я отправился на «место преступления».

Тут надо добавить, что милиция определила со слов потерпевшей это самое место, там же обнаружили и капли крови, и следы, которые оставила в снегу Ольга, выползая к забору — только так, цепляясь за рейки, она и смогла подняться на ноги.

Это был перекресток Профсоюзной и Робеспьера. Туда я и отправился.

И каково же было мое удивление, когда я не узнал то самое место! Я отлично помнил яркие мыслеобразы, что засели в мозгу Ольги: там, где ее ограбили, не было ни тех домов, ни скверика напротив, что имели место на Профсоюзной и рядом с нею!

Тогда я, как мог подробно, описал Малееву истинное место преступления, где наличествовали приземистые здания с огромными темными окнами, плохо освещенная лестница на виадук и какие-то ларьки.

Малеев с ходу распознал описанное и повел меня к железнодорожному вокзалу, где велась стройка, и к переходному мосту через пути. По ту сторону показались здания депо и те самые ларьки.

Пооглядывавшись, я с трудом, но нашел-таки настоящее место, где Ольга встретилась с уголовным элементом — за крайним киоском, там еще стоял высокий крашеный забор. В этом-то закутке все и произошло.

Получалось, что отсюда Ольгу увезли и бросили на окраине, сочтя мертвой. Вопрос: а зачем?

Ну, ограбили, бросили и ушли. К чему такие предосторожности?

Может, сами грабители обитали поблизости и боялись, что их найдут?

У меня тогда мелькнула мысль: а не пройтись ли по ближайшим домам, не «прощупать» ли местных жителей? Вдруг да встречу тот самый разбойный люд?