Книга Святослав - Александр Королев

Конечно, древляне кажутся примитивнее полян. Об этом свидетельствуют и результаты раскопок, проводившихся в конце XIX-XX веке в зоне расселения древлян. Археологов неизменно поражает бедность инвентаря их курганов. Но все-таки, учитывая близость поселений древлян к Киеву (такую, что дружинники киевского князя во второй половине X века могли, отправившись на охоту, заехать в древлянские леса), не стоит слишком уж их принижать. Как правильно подметил еще в середине XIX века историк права И. Д. Беляев, древляне просто «развивались в своих формах, а не в тех, в которых развивались» поляне. В летописном рассказе древляне выглядят даже симпатичнее, чем русы. Они честнее, их князья, в отличие от киевских князей, беспокоящих своими набегами сильных соседей и бессовестно обирающих слабых, стремятся к процветанию Древлянской земли, они верят в договоренности, что, по мнению киевлян, показатель глупости, и они как будто дружелюбнее (предлагают вдове Игоря выйти замуж за их князя). В отличие от древлян русы во главе с Ольгой, как писал современник И. Д. Беляева Н. И. Костомаров, кажутся «зверской шайкой разбойников»: «Трупы и огонь, и опять огонь и трупы, и наконец, порабощение целого края! Для Ольги не существует ни великодушия, ни договора, ни обещания! Идеал самый дикий, самый варварский…»

И вновь Ольга в рассказе о ее четвертой мести древлянам издевается над своими жертвами. Как мы видели, она заявляет древлянам, повторяя с необычной настойчивостью: «Больше уже не хочу мстить, – хочу только взять с вас мало… Прошу у вас мало…» и т. д. К чему этот повтор? Если вспомнить, что древлянского князя звали Мал, то можно понять игру слов Ольги: самую простую фразу она превратила в загадку. «Она снова не обманывала, добиваясь уже не мести, а гораздо большего. Ольга потребовала от древлян их князя – предводителя восстания, в данном контексте – всей их независимости, которую и искоренила полностью», – пишет А. С. Демин. Поздние летописи проясняют судьбу Мала – после взятия столицы древлян он был убит по приказу Ольги.

Упорство, с которым Ольга истребляет древлян, угнетает, многократность ее мщения кажется даже подозрительной. Возникает ощущение, что летописцу и самому не вполне понятны ни странное поведение древлян, ни противоречивость поступков Ольги.

Все крупные специалисты по начальному русскому летописанию справедливо признают, что четвертая «месть» Ольги была искусственно вставлена в летописный текст позднее появления там повествования о первых трех «местях» княгини. История с поджогом древлянского города грубо разорвала более ранний текст. В первоначальном варианте уже после страшной тризны по мужу Ольга возложила на древлян «тяжкую дань». История последней «мести» Ольги перед занесением в «Повесть временных лет» долго жила в качестве отдельного сюжета, причем сюжета «бродячего», широко известного в мировом фольклоре. Примеров тут можно привести много – от ветхозаветного Самсона, привязавшего горящие факелы к хвостам трехсот лисиц и выжегшего угодья филистимлян, до чешского предания о взятии Киева Батыем с помощью пылавших голубей. Но в летописном повествовании этот сюжет встраивается в перечень «местей» древлянам. Как ладья, баня и тризна, дань птицами, полученная Ольгой с Искоростеня, является загадкой о смерти. Птица символизирует душу умершего – представление, возникшее из веры в то, что при сжигании трупа душа уходит в дым. Древляне, обрадовавшиеся легкой дани, которую на них возложила киевская княгиня, не поняли, что, требуя птиц с каждого двора, Ольга хочет получить жизни горожан. Как известно, поджечь что-либо посредством птиц невозможно. Живший в XVIII веке историк И. П. Елагин отмечал, что «огненосные сии птицы далеко лететь не могли; ибо, или в длинных путаясь светильнях, или от воспаления перьев и ощущения жару исступления, низпадать долженствовали». Ему довелось быть свидетелем такого «опыта», произведенного, правда, над воронами: «Привязанный к ногам их огнь понуждает птицу, крутясь, вознестись на высоту, и упадать, почти на том же месте, откуда пущена была». Но Н. И. Костомаров отмечал существование и в его время рассказов о поджигателях, которые «ловят голубей и воробьев, привязывают к их ножкам трут, птицы летят в свои гнезда и производят пожар». Он сам слышал эти рассказы «от лиц, которых никак невозможно заподозрить в каком-нибудь знакомстве с русскими летописями».

Не только четвертая «месть» долго бытовала в народной среде, прежде чем быть занесенной в летопись. Каждая из трех предшествующих ей «местей» представляет собой законченный рассказ, не зависящий от других и существовавший когда-то в устном виде. Летописец собрал предания о столкновении Ольги с древлянами и внес их в свое повествование, постаравшись превратить взаимоисключающие предания в последовательное развитие одной истории. В «устных» рассказах Ольга мстила за Игоря «меньше», чем в письменном изложении. Но что из этого следует? А следует то, о чем писал еще Н. М. Карамзин: «Истинное происшествие, отделенное от баснословных обстоятельств, состоит, кажется, единственно в том, что Ольга умертвила в Киеве Послов Древлянских, которые думали, может быть, оправдаться в убиении Игоря; оружием снова покорила сей народ, наказала виновных граждан Коростена, и там воинскими играми, по обряду язычества, торжествовала память сына Рюрикова».

Рассказ летописей о событиях, произошедших после гибели Игоря в Русской и Древлянской землях, кажется, полностью противоречит той картине, которую нам рисует договор 944 года. Из летописей следует, что за Игоря мстит Ольга, поскольку Святослав, сын Игоря, якобы мал. Но где же другие упомянутые в договоре князья? Неужели нельзя было выбрать в это сложное время на роль вождя и мстителя более взрослого и более уважаемого князя? Согласно договору, выбор был богат – те же племянники убитого Игоря Игорь или Акун. Да и не в традициях русов было доверять дело кровной мести женщине! Как тут не вспомнить установления о мести князя Ярослава Мудрого: за убитого мстят брат за брата, сын за отца, или отец за сына, или сын брата, или сын сестры. При чем здесь жена? Акун и младший Игорь после смерти дяди должны были выйти на первый план, если, следуя летописному преданию, признать Святослава неспособным к отмщению за смерть отца. Но ни об Акуне, ни о младшем Игоре в летописи более нет ни слова. Главным игроком на русском политическом поле в ближайшие десятилетия становится Ольга. Что нам известно об этой женщине до замужества с Игорем?

* * *

А известно о ней ничтожно мало. «Повесть временных лет» сообщает под 903 годом, что к Игорю привели «жену из Пскова, именем Ольга». Упоминавшаяся уже «Степенная книга» (напомню – поздний источник XVI века) называет родиной Ольги весь (село) Выбутскую под Псковом. В. Н. Татищев, ссылаясь на загадочные Раскольничью и Иоакимовскую летописи, указывает как на родной город Ольги на Изборск. Автор XIX века И. И. Малышевский предположил, что основанием для перенесения родины Ольги из Пскова на близлежащее от него село Выбутино послужила мысль, высказанная в Житии Ольги, содержащемся в Великих Четьях минеях митрополита Макария (составлены в 30-50-е годы XVI века), что во время женитьбы Игоря на Ольге города Пскова еще не существовало. «Степенная книга» развила эту мысль, сообщив, что Псков и был основан Ольгой, когда она уже стала христианкой. Кроме того, в Никоновской летописи (тоже XVI век) сохранилось известие о Будутине – селе Ольги, в которое она сослала мать Владимира Малушу и которое, «умирая», завещала «Святой Богородице», то есть какой-то Богородичной церкви. Поскольку ко времени появления Ольги на свет Пскова вроде бы еще не существовало, но зато в середине X века существовало Ольгино село Выбутино-Будутино, то она, следовательно, в нем и родилась. Аналогично возникло и предложение об изборском происхождении Ольги (В. Н. Татищев считал, что «изборская» версия более правильная, так как «тогда Пскова еще не было»).