Книга День Нордейла - Вероника Мелан

Я же возмущалась:

– А если у меня не получится?

– Я отправлю тебя туда снова.

– И снова?

– И снова.

Да здравствует День Сурка.

– Слушай, глупая мысль, но ты не подумал о том, что они где-то сейчас живут? Как-то? Возможно, лучше чем жили… здесь?

Мой любимый даже не возмутился.

– Подумал. И даже проследил.

– И ведь… их девчонки как-то живут. Не встретив их.

– Точно. Лайза одна. Элли маялась с неким Робом Финчем, но пару дней назад порвала с ним из-за проблем последнего с алкоголем. Приняла решение, что больше ни с кем не будет встречаться. Устала. Райна до сих пор прозябает со своим прежним дружком и ненавидит собственную жизнь, потому как знает, что способна на большее. Шерин теперь наблюдается у психолога, после того как провела не один год в Тали. Она вышла оттуда не потому что набрала тысячу баллов, а по состоянию здоровья…

– Но ведь этот кармический узел, чтобы они встретились с Халком, одобрял для нее лично ты сам.

– А он так и остался одобрен – узел не изменился. Изменилось то, что Халка здесь больше нет. А еще он погиб спустя два года после того, как встретился с той женщиной, – встал на сторону повстанцев в своем мире против существующего строя и…

Мои вопросы резко кончились.

– Погиб?

И как-то разом сухо стало на языку и в мыслях.

– Как… погиб?

– Он остался в том прошлом, – тихо пояснил Дрейк. – И не погибнет, если ты изменишь нежеланную встречу, – снова появится здесь. И позже, когда настанет время, у них с Шерин родится девочка – Адель.

По моим щекам потекли непрошеные слезы.

Все пошло вкривь и вкось из-за этой суки… Шерин провела в Тали много лет. Халк… Нет, Халк не умер. Он-еще-не-умер.

На Дрейка, несмотря на собственные слезы, я теперь смотрела, как солдат-киборг, готовый действовать.

– Как и куда прыгать? Когда?

Глава 5

Утро началось со странной просьбы: найти самые старые неприметные штаны, такую же кофту и разношенные кроссовки. Ничего нового и ничего такого, что могло бы привлечь внимания там, где идут боевые действия:

– Там война?! – ужасалась я. – Война?! Ты хочешь, чтобы я прыгнула туда, где идут настоящие боевые действия?

– Ди, этот мир воюет бесконечно. Два местных управленца делят людей, территории, власть. Я всю ночь искал наиболее безопасную для тебя точку «высадки» и нашел ее. Все объясню. Но сначала принеси из дома старые кофту и штаны.

– Я принесу.

– И обувь. Обувь не забудь.

Моя голова гудела от страхов. Вязкой от нервозности сделалась слюна и несмотря на голод, кусок в горло не лез.

В родной мир – в свою старую спальню – я прыгнула, не позавтракав.

* * *

За окном шумели тополя. Во дворе лениво текла жизнь полусонного в утренний час Ленинска. Выгуливала на клумбе пса одетая в разношенное домашнее платье тетка; девчонка лет двадцати, пока ее малыш ползал с совком в руке по песочнице, сидела на лавке в центре детской площадки и безотрывно смотрела в экран телефона.

Мама, наверное, еще спит.

Штаны в шкафу нашлись: цвета хаки, с многочисленными карманами, потрепанные и разношенные – то, что нужно. Их я носила, когда была пухляком, но ремень, застегнутый на последнюю «дырку», быстро исправил положение. Невзрачная и давно нелюбимая мной коричневая кофта обнаружилась на «плечиках» под грудой из старых осенних курток.

Еще кроссовки.

Стараясь не шуметь, я принялась выгребать с нижней полки ношеные туфли, ботинки, шлепки и зимние сапоги с починенными несколько раз каблуками, которые мать по какой-то причине все еще не вынесла на помойку.

* * *

– Я прокрутил почти две сотни вариантов, прежде чем удостоверился: перемещаться в прошлое в момент перед их встречей практически бесполезно. Ты не отвлечешь его – нет люфта. Кто бы ни планировал диверсию в прошлом, он выбрал идеальный момент для отвлечения. И потому прыгать нужно раньше, много раньше, пока Канн не лейтенант, но пушечное мясо…

Мы решили начать с Аарона.

– Послушай, – меня грызли сомнения, – а если я вернусь, сделаю так, что их встреча не состоится, а потом придет «лысая» и изменит все опять? Снова прыгать?

Ведь это же глупо. Или, по крайней мере, бессмысленно.

– Нет, – этим утром мой любимый вновь отличался исключительной сухостью выражений лица и эмоциональной скупостью. – Я кристаллизую исправленную ветку прошлого, и если кто-то пожелает ее изменить, должен будет предварительно снять с нее мою защиту. Попытайся он это сделать, и сразу же выдаст себя с потрохами: в информационных полях моментально отразится точный «адрес».

– То есть менять все придется только один раз?

– Успешный раз.

Это я уже поняла.

Мои собственные шестерни, раскрученные теперь до сверхзвуковой скорости, все еще не давали покоя:

– Но если мы вернем его сюда, когда остальных еще нет в этом мире, как Канн воспримет ситуацию?

– Никак. Я перехвачу его сразу по возвращению и погружу в длительный сон. Потому что «пробуждать» всех, если мы хотим полного повторения нашей прежней ветки, нужно будет разом.

– А меня он помнить будет? Что мы встречались в прошлом?

– Нет. Это сотрется.

Чудесно, вроде бы все чудесно. Только до позеленения страшно.

– Готова слушать задание?

И в экран на стене – на этот раз для встречи был выбран обычный безликий реакторский кабинет – ткнулась указка.

– Грузовик поедет здесь, – точка на карте. – Ты появишься на лесной дороге прямо на его пути. Скорее всего, тебя захватят в плен – иначе не получится.

Я внутренне скисла.

До дрожи в коленях не хотелось встречаться с людьми с автоматами, становиться пленницей, доказывать, что «ты не осел». Смотреть на злые лица тех, кто в первом встречном видит врага, ежесекундно обделываться от ужаса, ожидая, что тебя ударят. Хорошо, если не выстрелят…

Голос Дрейка растворился за собственными размышлениями, пропал. Мне больше не виделась ни указка, ни карта, ни фигура Начальника. Я откровенно трусила.

Почему я? Почему всегда я?

Вопрос, не имеющий ответа.

Лучше бы мимо, лучше бы кто-то другой, почему все… так?

– Ди? Ди,… ты меня слушаешь?

– Я боюсь, – честно прошептала я. – Дрейк, а вдруг я там умру?

Он осекся. Секунду спустя отложил указку, забыл про экран, подошел ко мне и опустился на корточки. И все эмоции вдруг проступили на его лице: беспокойство, нежелание рисковать, страх. Человек напротив от волнения будто осунулся, постарел. А в глазах нежность и океан печали.