Книга Мэрилин Монро. Блондинка на Манхэттене - Адриен Гомбо

позволила себе унестись в тайный мир сновидений, сделавшись открытой всем взглядам и незащищенной. «В мягком свете, падавшем с потолка и наполнявшем комнату бархатными тенями, он не мог разобрать, несет ли лицо уснувшей рядом с ним девушки легкие следы косметики или нет, но был уверен, что она никогда не подкручивала ресницы»9.

Образ спящей женщины наводит на мысли о ее уязвимости. О той части мифа, что именуется «Норма Джин». Ее нельзя трогать, иначе нарушится вся прелесть мгновения, прерванного грубым пробуждением. «Вот я стою над ней, — пишет Берт Штерн, снимавший спящую Мэрилин в 1962 году. — Но я не сделаю последний шаг, за которым взгляд сливается с прикосновением. Пока рано. Если я сделаю это сейчас, все кончится слишком рано, и энергия, питающая снимки, испарится. Вместо того чтобы склониться к ней, как мне хочется, я остаюсь на берегу, на том колдовском расстоянии, которое далеко от прикосновения». Спящая красавица, образ неосуществимого желания — не это ли символ звезды, соблазнительной и недостижимой? «Быть объектом неутолимого желания значит быть непреходящей ценностью, — пишет Паскаль Киньяр в «Сексе и ужасе». — Римские фрески часто изображают спящих женщин, обнаженных, но не до конца, так что самое сокровенное всегда остается невидимым». В объективе Эдди умиротворенное лицо Мэрилин, залитое молочно-белым светом, становится иллюстрацией к вечному мифу, тем самым объектом бесконечного желания, на который можно сколь угодно долго смотреть, но который остается недоступным. И, как знать, может быть, щелчок затвора его камеры и стал тем роковым поцелуем, который вернул красавицу к жизни? А может быть, Мэрилин только притворялась, что спит.

Эта фотография заняла свое место в довольно обширном «иконостасе» снимков, запечатлевших Мэрилин спящей, дремлющей или просто нежащейся в постели. Как ни одна другая актриса, она охотно позволяла фотографировать себя в постели, умело играя эротику: полусонная женщина, прикрытая простыней, край которой касается ее обнаженного тела, словно чья-то ласкающая рука. Два самых знаменитых снимка из этой серии — во многом похожие — были сделаны за несколько месяцев до смерти актрисы Дугласом С. Кёрклендом («An evening with Marilyn»)10 и Бертом Стерном («The last sitting»)11. Вообще непростые взаимоотношения Мэрилин со сном, которого она так искала, пока не уснула навсегда, вызывали много вопросов. «Все ее роли в кино бесконечно принуждали ее к тому, что она хотела бы оставить в прошлом, — пишет Дональд Спото. — Ничего удивительного, что ей постоянно хотелось спать. Потому что при каждом пробуждении надо было опять изображать «Мэрилин Монро» — загадку одинокой юности, секс-бомбу, сохранившую невинность». «День и вечер, прошедшие в суете, заканчиваются одиночеством и усталостью», — гласит подпись под снимком Роберта Стайна в «Redbook». Сегодня, когда после смерти Мэрилин прошло почти пятьдесят лет, и эта фраза, и завершающая репортаж фотография, изображающая покой, обретают совсем иное значение. Образ Мэрилин, уснувшей в своем безупречно белом, словно саван, манто, вытесняет из нашего сознания другой, сделанный неизвестно кем снимок, ужасающий и притягательный. Последнее страшное фото Мэрилин Монро — мертвое тело на металлическом столе для вскрытий. Оно было впервые опубликовано в 1986 году в биографической книге Энтони Саммерса «Богиня: тайные жизни Мэрилин Монро». Не успела книга выйти в свет, как со всех сторон посыпались возмущенные комментарии. Сегодня каждый может найти эту жуткую фотографию в Интернете. Довольно часто встречается мнение — вполне допустимое, — согласно которому Мэрилин была настолько же искусственным созданием, насколько Норма Джин — подлинным. Но никому и в голову не придет искать «подлинную Мэрилин» в этом наспех зашитом трупе. Служащий похоронного бюро, явившийся его забрать, якобы сказал: «Ничего красивого в ней не было. И на Мэрилин Монро она не была похожа. А похожа была на бедную мертвую девушку — ненакрашенная, волосы редкие, тело изношенное. Что тут скажешь — все там будем». Но эта «настоящая Мэрилин» и не Норма Джин. Мертвое тело вообще не может быть никем, оно лишь служит нам напоминанием о том, что наши кумиры смертны — как и мы сами. И потому его изображение, выложенное в Интернете, должно было оставаться табу. Только два человека дали нам приемлемые изображения гибели Мэрилин: это Эдди и Берт Стерн. «История записала Мэрилин Монро в Золушки, но в ней было гораздо больше от Белоснежки, включая внешность: белая, как снег, кожа, красные, как вишни, губы, черные, как уголь, брови. Вначале она — невинное дитя, затем — испуганная беглянка, наконец — мертвая красавица в стеклянном гробу». Глядя на нее глазами Эда Файнгерша, я сегодня вижу ее только такой — «красавицей в стеклянном гробу». Изображения спящей Мэрилин внушают нам надежду на то, что она, может быть, не умерла. Просто не проснулась.

Женщина в зеркалах

В знаменитом эпизоде из книги Трумена Капоте «Прекрасное дитя» Мэрилин идет в туалет китайского ресторана «попудрить носик». Иногда, уточняет Капоте, подобная процедура могла по продолжительности сравниться с «беременностью слонихи». Через двадцать минут он решился пойти поискать свою приятельницу. И обнаружил ее перед зеркалом. На вопрос, что она тут так долго делает, она ответила: «Смотрю на нее». Для некоторых авторов, например Нормана Мейлера, Мэрилин и сама была зеркалом, точно отражающим ожидания зрителей. «Люди обычно так смотрели на меня, будто я не человек, а зеркало, — делилась она с Беном Хектом. — Они видели не меня, а свои собственные эротические фантазии...»

Зеркало подпитывало присущий актрисе нарциссизм, но оно же давало возможность лицезреть все многочисленные грани ее личности. В репортаже «Redbook» мы постоянно видим женщину, которой противостоит ее собственный двойник — ее отражение. Мэрилин смотрится в зеркало, перед тем как выйти из комнаты. В бутике Элизабет Арден она, несмотря на большие солнечные очки, успевает окинуть себя беглым взглядом в зеркале при входе. Но нигде ее не встречает такое количество собственных отражений, как в магазине «Брукс костюм», в доме № 3 по Шестьдесят первой Западной улице, где она примеряет платье, которое собирается надеть на благотворительный концерт в «Мэдисон-сквер-гарден». В этом зале с зеркальными стенами Эдди сделает несколько потрясающе сложных снимков. Некоторые из них, сознательно или неосознанно, будут выдержаны в духе финальных кадров — тех, где появляется зеркальный лабиринт, — фильма «Леди из Шанхая» Орсона Уэллса, вышедшего на экраны на семь лет раньше, или знаменитой рекламной афиши к фильму «Как выйти замуж за миллионера», на которой Мэрилин стоит в вечернем платье в окружении собственных отражений.

Из фотосессии в примерочной журнал «Redbook» выберет три кадра — на сегодняшний взгляд, наиболее беззубых. Мэрилин, в ажурных чулках и корсете со стразами, в основном окружена мужчинами. Кроме Эдди, мелькающего на двух снимках, и женщины-фотографа (возможно, Эвы Арнольд) с «Роллейфлексом» в руках здесь присутствуют: владелец магазина Джеймс Струк, представители «Мэрилин Монро Продакшнс» Дик Шеферд и Милтон Грин, журналист Юнайтед Пресс Х.Д. Куигг. За спиной кинозвезды маячит скромная тень Мэри Смит, главной специалистки «Брукса» по подгонке одежды. Ее мнением по поводу выбора нарядов никто не интересуется — она простая исполнительница. На одной из фотографий Мэрилин выглядит немного растерянной. Она прижимает руки к груди, словно о чем-то умоляет. Подпись Стайна под снимком в «Redbook» уверяет, что «Мэрилин готова разрыдаться». Еще более нелепый комментарий выдается в книге «Мэрилин в Нью-Йорке»: «Персональный менеджер Милтон Грин оказывает ей эмоциональную поддержку, в которой она сейчас так нуждается». Между тем, если верить свидетельству Эдди, обстановка в примерочной царила далеко не такая драматичная и, во всяком случае, менее женоненавистническая. Усталость, сомнения — все это было, но были и минуты разрядки, когда Мэрилин весело смеялась. Она крутится перед зеркалом, принимает разные позы, поднимает вверх руки — ей необходимо убедиться, что корсет выгодно подчеркивает ее фигуру. Полуодетая в окружении мужчин в сорочках, она нисколько не тушуется и ведет себя на удивление достойно. Перед Эдди, снимающим ее с низкой точки, она предстает в виде величественной богини с грациозно воздетой кверху, к неоновым небесам, рукой. Для него это еще одна возможность привлечь наше внимание к ногам кинозвезды: крепкие бедра в идеально натянутых черных чулках, щиколотки, которым вполне комфортно на высоких каблуках. Эдди также позволил себе пошутить, подчеркнув на одном из снимков различие в росте между Грином и Мэрилин. Она, конечно, была не очень высокой женщиной, но вот он точно был очень маленьким мужчиной. К тому же она, похоже, стояла на возвышении. Так или иначе, на фотографии Грин едва ли не утыкается носом в монументальную грудь кинозвезды, с которой на «персонального менеджера» с насмешкой поглядывает пара родинок. Мэрилин смотрит куда-то поверх его головы, вообще не замечая его присутствия. Садовый гном возле ног воплощенной женственности: о какой «эмоциональной поддержке» тут может идти речь? «Эдди ненавидел Грина, как ненавидел любых пустопорожних бахвалов», — поясняет Стайн, с улыбкой разглядывая фотографию. Должно быть, он знал, что именно Грин пытался отстранить его от этой работы, и отомстил обидчику, пару раз щелкнув камерой. Впрочем, фото запечатлело нечто большее, нежели простую насмешку изобретательного и дерзкого фотографа над не лишенным талантов светским хроникером. В дуэли диспропорций проявилась более универсальная истина, которую комментаторы затем безуспешно пытались замазать. Образ «готовой разрыдаться» Мэрилин, образ «плененного воробышка» и «свечи на ветру» устраивал их гораздо больше, нежели образ великанши с великолепной грудью, способной раздавить мужчин-лилипутов, на миг возомнивших, что она нуждается в их «эмоциональной поддержке». Фотография заставляет нас вспомнить «Зуд седьмого года», точнее, одного из персонажей фильма — скромного служащего нью-йоркского издательства, потерявшего покой и сон из-за своей белокурой соседки. Он может сколько угодно мечтать о том, как потрясет ее широтой своей музыкальной культуры, рассуждая о Рахманинове, или своими глубочайшими познаниями в лучших марках шампанского, — командует парадом она, а не он. Она делает с ним что хочет. Он суетится, словно болонка, желающая привлечь внимание хозяйки, а она ведет его на поводке и даже не смотрит в его сторону. Эдди не случайно выбрал именно такой ракурс. Делая акцент на крепких бедрах Мэрилин и низводя Милтона до статуса крохи домового, он показал нам то, что напрасно старались утаить подписи под фотографиями. В этом зале Мэрилин — королева в окружении сонма придворных. Ее образ, бесконечно умноженный отражениями, безраздельно властвует над всем этим пространством. Женщины выступают в роли ее преданных служанок, с восторгом лелеющих эту красоту. Мужчины смотрят на нее издалека как на изумительное произведение искусства. Она — царственная Олимпия, которой нет дела до букета цветов, присланного воздыхателем. Это она правит бал — как обнаженная женщина среди одетых мужчин в «Завтраке на траве», глядящая на нас с презрительным равнодушием. Это ей принадлежит последнее слово — потому что она Мэрилин, а все мы — не более чем Грины.