Книга Девятнадцать стражей - Владимир Аренев

Что-то стукнуло и разбилось с громким звоном, а потом раздались торопливые шаги и приглушенные ругательства – приближался ночной сторож. Глинн затаил дыхание и зажмурился, а когда все звуки стихли, открыл глаза и осознал, что впервые учинил в хранилище заметный беспорядок. Первым его побуждением было прибраться, но потом он понял, что это лишь пустая трата времени.

Лист бумаги, сложенный вчетверо, лежал чуть в стороне от общей кучи. Глинн, повинуясь еще одному внезапному порыву, поднял его и сунул в карман. Мелкая кража, безобидная пакость – раз уж смотрители не позаботились о более достойном хранилище для документов, пусть пожинают плоды. А он уедет домой, увозя с собой частичку прошлого – документ, написанный рукой самого Айлантри-младшего или кого-то из тех, с кем знаменитый ворон был знаком.

В тумане показался берег, и вскоре нашим глазам открылось зрелище, подобного которому не доводилось видеть ни мне, ни кому-либо еще из команды «Гончей», ни даже самому капитану. Все мы год назад побывали в Гнезде Феникса и с трепетом наблюдали за ползущими по склонам Громовой горы реками живого огня, но теперь все было совсем по-другому: сквозь нагромождение гранитных утесов пробивались сверкающие реки льда и тянулись до самой воды. Мы любовались их великолепием битый час и лишь потом продолжили путь.

Дальнейшее путешествие обошлось без приключений – по крайней мере не случилось ничего такого, о чем стоило бы рассказывать тебе, моя дорогая Рильма, – и вот теперь мы в городе под названием Альтимей, отдыхаем после долгого пути, будучи в шаге от цели. «Гончая» в доке (я уже два года прожил внутри нее, но по-прежнему удивляюсь тому, насколько она, как и все прочие рыбокорабли, живая), команда разбрелась по местам, о которых мне ничего не известно, а сам я сижу в гостиничном номере и пишу это письмо. Гостиница называется «Золотая раковина», в Альтимее она считается самой приличной. Надо признаться, город этот выглядит странно: он не похож ни на шумный Ламар, ни на зловещий Росмер, ни на помпезный Ниэмар; он сам по себе. В считаных милях от него находятся руины так называемого Старого Альтимея, около тысячи лет назад разрушенного землетрясением – да-да, тем же самым землетрясением, что опустошило Жемчужную гавань, в которую мы так стремимся попасть! Только вот здесь оно принесло куда более существенный ущерб самому городу: каменистый берег, на котором стоял Старый Альтимей, пополз к морю, и от всех городских построек тех времен уцелел один лишь маяк – впрочем, местные жители почему-то перестали пользоваться им еще до Великого перемирия и даже сейчас избегают о нем говорить. После катастрофы люди покинули остров и вернулись не сразу, но все-таки построенный ими Новый Альтимей выглядит не новым, а таким, будто видел пришествие Основателей. Здесь все улицы неправильные – каждая делает, по меньшей мере, пять крутых поворотов, не считая остальных, плавных и незаметных, – а дома временами наползают друг на друга, так что ступени, ведущие к порогу одного жилища, располагаются на крыше другого. Повсюду растут грании; сейчас весна, и их кроны полыхают от несметного множества ярко-красных цветов с одуряющим ароматом. Одно такое дерево стучит веткой в окно, и мне все время кажется, что это ты стучишь, зовешь меня. Я так скучаю, Рильма, я так скучаю! Но все будет хорошо, вот увидишь: мы вернемся из Жемчужной гавани богатыми и знаменитыми людьми, и я найму фрегат, чтобы мы с тобой на нем объездили весь свет и увидели все чудеса, какие только…

Глинн сидел на ступеньках узкой каменной лестницы, что спускалась к самому Университетскому каналу, и смотрел на безмятежную зеленовато-голубую поверхность воды. Он часто приходил сюда, чтобы поразмыслить о чем-нибудь в одиночестве: этим причалом давно не пользовались, лодки здесь проходили редко, и чаще всего единственным чужим взглядом, который мог отвлечь его от раздумий, был взгляд покрытой мхом статуи на противоположном берегу. Иногда он погружался в странное полудремотное состояние и слышал, как вода что-то шепчет на незнакомом языке; ему было тревожно, и все-таки он возвращался сюда снова и снова, как любопытный ребенок возвращается к клетке, в которой заперт опасный зверь.

Дом по левую руку от него принадлежал профессору Барзи. Эллекен и Барзи были заклятыми врагами – уже никто не помнил, что стало причиной их вражды, но каждый студент знал, насколько опасно в присутствии одного из них ссылаться на труды другого или хотя бы упоминать ненавистное имя. Барзи обратил внимание на Глинна после одной неприятной сцены в лекционном зале и стал покровительствовать «пиратскому сыну», то и дело вытаскивая его из разнообразных неприятностей, наслаждаясь бешенством Эллекена. Еще Глинна иногда приглашали на семейные ужины, благодаря которым он познакомился с женой Барзи и его дочерью, темноволосой красавицей Марией – она должна была пройти вступительные испытания только через год, но по знаниям и сообразительности заметно опережала большинство студентов, с которыми учился Глинн, да и его самого. Рядом с этой девушкой он чувствовал себя неуютно и особенно переживал, когда приходилось обращаться к ней за советом.

Но сейчас ни Мария, ни ее отец не могли ему помочь.

– Ты почему не зашел к нам? Отец, знаешь ли, беспокоится.

Глинн сложил украденное письмо вчетверо, сунул за пазуху и только после этого обернулся. Мария спускалась по древним осыпающимся ступенькам, опасливо держась за каменные перила; лицо у нее было бледное, под глазами лежали тени, а из тяжелого узла волос выбилось несколько длинных прядей.

– Ты не ложилась спать этой ночью, – заметил Глинн и запоздало прикусил язык – говорить о таком с юной девушкой было неприлично, пусть даже он знал наверняка, что темное время суток она провела за книгами.

Мария Барзи не осталась в долгу.

– Ты тоже, – сказала она, улыбаясь, и села рядом с Глинном, на пару ступенек выше. Он вздохнул и потер ладонями усталое лицо. – Нашел что-нибудь подходящее, чтобы предъявить этому злыдню Эллекену? Правило Трех провалов – серьезная вещь, с ним не шутят.

Будто он об этом не знал!..

Письмо без начала и конца – то самое, что лежало у Глинна под рубашкой и жгло кожу, словно пропитанное звездным огнем, – было поразительной находкой, но рассказывать о ней Марии или ее отцу не следовало по двум причинам.

«…тем же самым землетрясением, что опустошило Жемчужную гавань, в которую мы так стремимся попасть».

Жемчужная гавань.

Глинн забрал этот листочек из хранилища, будучи уверенным в том, что истинная его ценность невелика – в конце концов, разве мало в Библиотеке бумаг, чей единственный смысл в том, что к ним когда-то прикасалась знаменитая рука? Но на самом деле он впервые в жизни совершил кражу.

Саваррен – такое имя носил этот город давным-давно, в ту эпоху, когда мир еще не был разделен на две части, принадлежащие магусам и меррам соответственно; теперь его называли только «Жемчужной гаванью», и на то имелись причины. Глинн знал две главные версии того, что случилось в Саваррене примерно тысячу двести лет назад: почтенные авторы научных трудов считали, что во время сильного землетрясения сквозь трещины в земле вырвался некий ядовитый газ, за считаные минуты отправивший почти всех жителей в Заоблачные сады Эльги-Заступницы или на Крабьи луга Великого шторма; в народе же рассказывали другое – будто бы один из уроженцев Саваррена имел неосторожность обмануть влюбленную в него русалку, и Меррская мать отомстила за дочь, как умела, – наслала на горожан жуткую жемчужную болезнь. Легенда была популярнее правды; впрочем, никто не знал, что там произошло на самом деле, потому что немногие выжившие быстро затерялись в бескрайнем океане, потому что вскоре после гибели Саваррена началась двухсотлетняя война с меррами, потому что Великому Шторму угодно было стереть все сведения о месте расположения этого города из памяти фрегатов и навигаторов… К тому моменту, когда о нем вспомнили, никто уже не мог со всей уверенностью сказать, где именно следует искать опустевшую Жемчужную гавань, и стали рождаться легенды, одна причудливее другой. Саваррен был богат, а Жемчужная гавань хранила несметные сокровища; Саваррен был большим, а Жемчужная гавань занимала целый остров; в Саваррене имелось много домов высотой в пять-шесть этажей, а Жемчужная гавань славилась перламутровыми башнями, упиравшимися в облака, и об этих башнях многие готовы были рассказывать часами, хотя никогда их не видели и даже не надеялись увидеть.