Книга Друид - Клауде Куени

Словно пьяный я брел по полю битвы, спотыкался о тела убитых, падал в грязь, кое-как поднимался и, прихрамывая, шел Дальше. Повсюду я видел мертвенно-бледные лица людей, которых хорошо знал. Их изувеченные тела лежали в лужах крови. Германцы сняли с них одежду, раздев донага, и отобрали все, что имело хоть какую-нибудь ценность. Это были мои соплеменники, люди, от которых я видел только добро. Те, кого я любил, лежали прямо в грязи с неестественно вывернутыми руками и ногами. С выгнутыми, словно туго натянутый лук, спинами. Их странным образом объединила судьба. На всех лицах застыло выражение ужаса и страдания. Несмотря на боль в ноге и частые падения, я упорно поднимался вверх по склону. Не знаю, что заставляло меня плакать. Скорбь о погибших и воспоминания, которые связывали меня с этими людьми? Или же я не мог сдержать слез из-за того, что души всех этих людей уже были на пути в царство мертвых? Я ненавидел сам себя. Почему я, как последний глупец, так долго ждал Ванду, на что-то надеясь? Что заставило меня поверить на слово какой-то рабыне?! Скоро на землю вновь опустится ночь. Тогда я окончательно застряну здесь. Едва я достиг следующей возвышенности, как тут же полил дождь. Мне повезло, потому что потоки воды превратили путь, по которому я только что прошел, в огромную непроходимую яму, наполненную грязью. Казалось, что боги решили разверзнуть хляби небесные и утопить нас, людей, словно мерзких крыс. С холма открывался вид на две долины, которые казались мокро-серыми за густой пеленой дождя. Одна из них вела на запад, в земли, принадлежащие кельтским секванам, вторая — на север, к Ренусу. Там, где раньше было наше селение, сейчас я видел только огромное угольно-черное пятно на земле, от которого кое-где поднимались клубы дыма. Дождь начался слишком поздно. Нашу деревню разграбили и сожгли дотла. Земли, которые мы раньше возделывали, оказались в руках германцев. Над лесом тоже виднелся дым, но его источником, похоже, не были догоравшие дома. Скорее всего, дым исходил от огромного костра, у которого германцы ели соленую свинину, припасенную нами для долгого перехода к побережью. Вполне вероятно также, что они пили фалернское вино из бочек дядюшки Кельтилла и мочились прямо на наши священные статуи, вырезанные из дерева.

Окончательно выбившись из сил, я присел на обломок скалы и вытянул ноги, чтобы хоть немного расслабить напряженные до предела мышцы. Дождь все не прекращался. Не знаю, о чем думали наши боги, поливая меня и дорогу, по которой мне приходилось шагать, таким количеством воды. Но не все из них добры к простым смертным — некоторые только и думают о том, какую подлость придумать людям. В тот момент мне так и хотелось крикнуть, что головы богов, которые послали на землю такие дожди, набиты крысиным пометом! Мои клетчатые шерстяные штаны и туника без рукавов промокли насквозь. Одежда так плотно облегала тело, словно превратилась во вторую кожу. Но боги все никак не хотели успокаиваться. Они уже успели вылить на мою голову столько воды, сколько ее было в Северном море, а теперь решили порадовать меня ледяным бризом, от которого мои мускулы онемели. В те мгновения я напоминал себе никому не нужный, тяжелый слиток свинца, который торговцы привезли из Carthago Nova.

— Что скажешь, Люсия? Может быть, ты знаешь бога, к которому следовало бы сейчас обратиться с мольбой о помощи?

Едва услышав мой голос, Люсия тут же подбежала ко мне, лизнула в щеку, а затем начала обнюхивать шею и грудь, с которых дождь еще не успел смыть запах блевотины убитого мною германца. Мою душу переполняла ярость.

Даже если я буду идти четыре дня без остановок — а я прекрасно понимал, что мне подобный темп не по силам — любой всадник сможет меня догнать меньше чем за полдня. Чтобы преодолеть всего лишь одну милю, мне требовалось в пять раз больше времени, чем человеку, обе ноги которого были здоровыми. Я не видел смысла идти дальше. Мне нужна была лошадь. Опершись на взятый у мертвого германца железный меч, я попытался подняться на ноги, но острие тут же вонзилось во влажную, пропитанную водой землю. Мне не оставалось ничего другого, кроме как ползти на четвереньках по липкому месиву из воды, почвы и глины. Порывы ледяного ветра с силой обрушивали на меня огромные капли воды. Любому человеку с онемевшими мускулами, который не может спрятаться под крышей у теплого очага, холодный дождь причиняет невероятные мучения. Сковывающий тело холод превращается в настоящую пытку! Руки, ноги и спину пронзает такая боль, словно кто-то бьет тебя плеткой. Но я не собирался сдаваться. Нет, богам не удастся сломить мою волю, даже если с неба посыплется град размером с куриное яйцо. Я твердо решил двигаться на юг и во что бы то ни стало добраться до какого-нибудь селения, где я мог бы купить лошадь. Либо мне удастся это сделать, либо я умру, лежа в грязи. Сейчас я понимал, что шансы мои уменьшались с каждым мгновением. Германцы были повсюду — всадники могли появиться в любое мгновение. Но, в отличие от римлян, германцы не умели в полной мере воспользоваться удачным для себя стечением обстоятельств и победой.

В этом отношении они тоже были очень похожи на нас, кельтов. Нам нужно не много — подраться в свое удовольствие и захватить богатую добычу. Мы никогда не стремились завоевать весь мир и построить гигантскую империю. Лишь благодаря этой общей черте германцев и кельтов у меня пока что оставался хоть какой-то шанс выжить. Я еще на что-то надеялся. Правой рукой я нашупал в грязи толстый сук дерева, опираясь на него, встал на ноги и пошел так быстро, как только мог, вдоль гребня холма. Мне казалось, будто мои ступни наливаются свинцом. Каждый шаг требовал от меня больше усилий, чем предыдущий. Вытаскивать ноги из грязного месива становилось все труднее и труднее. На мои подошвы налипли огромные куски глины и земли. Вдруг моя левая нога погрузилась по щиколотку в грязь, я потерял равновесие и рухнул как подкошенный. Скользя вниз, я сам себе напоминал бочку, катящуюся быстрее и быстрее с каждым мгновением. Казалось, что я катился по скользкому склону целую вечность. Ударившись коленями об огромный камень, я перелетел через него и упал на живот прямо в протекавший рядом ручей. Словно богам показалось мало той воды, которую они уже вылили на меня!

Ручей был довольно мутным, но вода в нем не пахла гнилью. Что мне оставалось делать? Я решил отнестись к этому факту как к доброму знамению, ниспосланному мне нашими богами воды. Я встал на колени и тщательно вымыл грудь, а затем шею. Наконец, поднявшись на ноги, я увидел труп, плывущий ко мне по течению. Поскольку тело было перевернуто на живот, его лица я не видел. Однако, присмотревшись повнимательнее, я понял, что это был старейшина нашей деревни Постулус. Из его спины торчали четыре стрелы. Похоже, его убили, когда он пытался убежать от преследователей. Подтянув тело к берегу, я снял с него все украшения, свидетельствовавшие о знатном происхождении их владельца: торкус, массивный золотой обруч, который старейшина нашей деревни носил на шее. Затем я положил Постулусу под язык серебряную греческую драхму для паромщика. Я надеялся, что он встретится с дядюшкой Кельтиллом, а паромщик не только усадит их на лучшие места, но и нальет по кубку фалернского вина. Двух серебряных монет должно было вполне хватить, чтобы расплатиться за подобную роскошь.

На противоположном берегу я обнаружил тело убитого германца. Из его правого бока торчал меч Постулуса. Надеясь втереться в доверие к германским богам и заручиться их поддержкой, я положил мертвому воину под язык мелкую монету — медный римский асс. Во всяком случае, этого должно быть вполне достаточно, чтобы заплатить лодочнику за стоячее место и перебраться на другой берег.