Книга Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка - Оксана Киянская

Судя по резкой и мгновенной реакции царя и последовавшими за этим событиями, предполагаемое увеличение бюджета было значительным. И в данном случае возмущение царя можно понять: в 1823 году не намечалось ни войны, ни передислокации крупных подразделений. Экономика страны была в тяжелейшем кризисе, вызванном постоянными войнами начала XIX века. За полгода до представления сметы Александр I особым «рескриптом» объявил «необходимость в уменьшении государственных расходов на 1823 год»[116]. По военному ведомству в целом эти расходы должны были, по мысли императора, уменьшиться на 37 миллионов рублей[117].

Неосторожные действия генерал-интенданта, сразу же попавшего под подозрение в «злом умысле», можно, конечно, попытаться объяснить заботой о нуждах армии. Однако вряд ли Юшневского настолько волновали армейские нужды, что ради них он был готов даже открыто нарушить предписание императора. Вернее другое: именно в 1823 году южные заговорщики планировали начать военную революцию. Для движения армии требовались деньги – и Юшневский попытался их добыть вполне легально, путем увеличения бюджета.

Между тем, если принять эту версию, то тогда понятна и настойчивость Пестеля, заставившего участников киевского съезда обсуждать цареубийство и формально голосовать за него. Главные деятели тайного общества, не посвященные в «план 1823 года», должны были, не задумываясь, поддержать революцию. Собственно, после киевского съезда иного выбора у них не осталось. Выступить против действий Пестеля и Юшневского они просто не могли – за согласие на цареубийство всем им грозила смерть.

1823 год – год резко возросшей активности эмиссаров Пестеля в Петербурге. В феврале этого года, сразу же после съезда, в столицу отправляются сразу два его участника – Сергей Волконский и Василий Давыдов. Некоторое время спустя вслед за ними едет не участвовавший в съезде, но весьма информированный в делах общества князь Александр Барятинский. Все трое эмиссаров имели при себе письма Пестеля к одному из северных руководителей – Никите Муравьеву, руководителю созданного за год до того Северного общества. Никиту Муравьева, своего старинного друга, Пестель в 1823 году не без оснований считал собственным единомышленником в столице. Цель этих поездок, по словам Волконского, состояла в том, чтобы «учредить связь чрез Никиту Муравьева между северной и южной управами».

Попавшие потом в экстремальную ситуацию следствия, и Пестель, и его эмиссары согласно показывали, что цель этих поездок – теоретические разговоры с Никитой Муравьевым о слиянии двух обществ и о будущей российской конституции. Исключение составляют лишь показания Барятинского – человека слабого, оказавшегося совершенно сломленным еще в самом начале следствия и поэтому активно с ним сотрудничавшего. Согласно Барятинскому Пестель поручил ему устно передать Никите Муравьеву, что южные заговорщики «непременно решились действовать в сей год». От Муравьева Пестель потребовал «решительного ответа»: «могут ли и хотят ли» северяне «содействовать нашим усилиям»[118].

Видимо, испугавшись своего признания, Барятинский тут же оговорился, что Пестель не собирался в 1823 году начинать восстание, а желал только «возбудить» в петербургских заговорщиках «более деятельности». Но вряд ли Пестель решился бы на такую грубую и примитивную ложь – даже во имя благой цели объединения обществ и активизации действий северных лидеров. Судя по действиям Пестеля и Юшневского, «план 1823 года» был реальным. Никита Муравьев действительно мыслился южными директорами как человек, способный организовать в столице его поддержку.

План этот провалился. Никита Муравьев испугался активности южных эмиссаров; император Александр I не утвердил бюджет. Более того, после этой истории у генерал-интенданта, не рассчитавшего политической конъюнктуры, начались крупные служебные неприятности. В феврале 1823 года император отправил во 2-ю армию ревизора – непосредственного начальника Юшневского «по провиантской части», генерал-провиантмейстера и директора провиантского департамента Военного министерства Андрея Абакумова.

И несмотря на то, что выводы Абакумова оказались в целом благоприятными для генерал-интенданта, в глазах высшего военного начальства Юшневский потерял прежнюю репутацию безупречного чиновника. За его действиями стали пристально следить – и делали это в обход Витгенштейна.

* * *

О том, из каких средств оплачивать будущую революцию, декабристы задумывались еще со времен Союза благоденствия. Так, например, «предприимчивый» генерал Михаил Орлов предлагал завести фальшивомонетный станок; идея эта была с негодованием отвергнута.

Вообще же в среде декабристов высказывались две прямо противоположные точки зрения на, так сказать, «источник финансирования» их предприятия. Одна, более «прагматическая», оправдывала использование в революционных целях казенных средств: так, например, подпоручик Бестужев-Рюмин предлагал воспользоваться казенными ящиками полков. «Я чужой собственности не касался и не коснусь», – с негодованием возражал ему командир Полтавского полка полковник Василий Тизенгаузен.

Тизенгаузен был сторонником другой точки зрения, «идеалистической»: он предлагал во имя будущей революции сделать складчину среди членов тайного общества. «Я же для такого благого дела, каково освобождение отечества, пожертвую всем, что имею, ежели бы и до того дошло, чтоб продавать женины платья», – говорил он[119].

В этих спорах голос Пестеля не был слышен. В данном случае председатель Директории предпочитал не рассуждать, а действовать.

Впоследствии, когда Южное общество было разгромлено, против Пестеля было предпринято особое расследование; Пестеля обвиняли в служебных преступлениях. Разбирательство это тянулось долго: начавшись в феврале 1826 года, оно надолго пережило главного обвиняемого и завершилось лишь в 1832 году. Сумма, на которую были заявлены казенные и частные «претензии» на Пестеля, составляла около 60 тысяч рублей ассигнациями. По тем временам это была немалая сумма.

И если гипотетически предположить, что полковник был бы оправдан по делу о тайных обществах, то по результатам этих расследований он неминуемо лишился бы полковничьих эполет и надел солдатский мундир: в 1820 году за растрату в два раза меньшей суммы был разжалован из полковников в рядовые известный декабрист Флегонт Башмаков, за получение взятки в 17 тысяч рублей лишился своей должности главнокомандующий 2 армией Л. Л. Беннигсен[120]. Растраты в армии, в том, конечно, случае, если они становились известны начальству, карались жестоко.

Сразу оговорюсь: полковник Пестель никогда не был банальным расхитителем казенных средств. Хорошо известно, что он нередко жертвовал для полка и собственные деньги. Так, его приказ по полку от 7 ноября 1822 года гласил: «От суммы, предназначенной для винной и мясной порции… осталось 3,760 рублей, в каковой сумме начальство не требует никакого отчета.