Книга Дайте им умереть - Генри Лайон Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лица врага он не видел, а непредсказуемость поведения собственного оружия только придавала остроты ситуации.
Висак-баши Карен Рудаби всерьез полагал, что сходит с ума.
Однажды он поделился этим предположением с седовласой птицей; та грустно разинула клюв и хрипло каркнула:
— Ты полагаешь, мой мальчик, что я предложил бы тебе работу, будь ты психически здоров? Посмотри на меня — как тебе кажется, со мной все в порядке?
Карен посмотрел и не нашелся что ответить.
Нет, попойка имени Арама-солдата еще не началась, к неописуемому счастью Карена. Прибранные на скорую руку столы одиноко поскрипывали от воспоминаний о прошедшей ночи; три женщины мыли посуду у водяной колонки, и висак-баши задумался, пытаясь припомнить: с какой из женщин он вчера прилюдно целовался, перемежая липкие поцелуи рассказами о… о чем?
Не приведи Творец, это была Арамова курица!
На скамеечке, где полагалось лежать козьему пастырю Руинтану-Корноухому, сидела еще одна женщина, которой было никак не место в тупике Ош-Дастан. Строгий узкий костюм, скроенный по последнему слову лоулезской моды, очки в позолоченной оправе, белый воротник блузы тончайшего полотна заколот дорогой булавкой с сапфиром, и завершали картину летние кожаные ботинки — предмет зависти менее обеспеченных дурбанок.
По этой… э-э… даме было очевидно, что встречают действительно по одежке. Тем более что внешность самой дамы была в некотором роде — никакой. Миловидная, но не красавица, стройная, но без изюминки; возраст средний, особых примет нет, в другом месте — человек-невидимка.
Дама пристально изучала содержимое раскрытой папки из тисненой кожи, лежавшей у нее на коленях, и что-то бормотала себе под нос.
— Кейван[23]в экзальтации… — донеслось до приблизившегося Карена. — Ах, стерва маленькая!..
Поклонница экзальтированного Кейвана вдруг оторвала взгляд от бумаг, словно учуяв постороннего, равнодушно улыбнулась Карену и продолжила свое занятие, но уже молча.
— Ты куда?! — раздался с балкона знакомый вопль бабушки Бобовай. — Куда ты?! Ну выслушай хоть до конца! Стой!
Лестница пропела хроматическую гамму, и бабушкина правнучка вихрем слетела вниз, всплеснув бахромой неизменной шали. Следом за девочкой выбрался и стал спускаться рослый мужчина в костюме тех же пегих цветов, что и у дамы; под его лаковыми туфлями лестница бурчала в раздражении — видать, нечасто ей приходилось отдаваться государственным надимам.
Не обращая на Карена ни малейшего внимания, дама в очках поднялась со скамейки и непринужденно загородила дорогу остановившейся девочке. Та вскинула голову, крест-накрест располосовала взглядом возникшее препятствие и затопталась на месте.
— Госпожа Коушут! — воззвал с лестницы рослый надим, спускаясь с крайней осторожностью. — Объясните хоть вы ей! Такое везение случается раз в жизни… Госпожа Коушут, я вас умоляю!
Дама по имени Коушут приблизилась к правнучке бабушки Бобовай и ласково взяла ее за руку, чуть повыше запястья.
— Милочка, — пропело мелодичное контральто, совершенно непохожее на тот голос, который минуту назад бормотал о Кейване и «стерве», — почему вы не хотите внять зову разума? Вы же прекрасно понимаете…
Карен уже совсем собрался было пройти мимо, не вполне понимая, в чем он может или должен принять участие, как вдруг его притормозил один удивительный факт: смуглое лицо девочки стало наливаться восковой бледностью, она закусила нижнюю губу — точь-в-точь Каренова привычка! — и черные глазищи подозрительно заблестели.
Через мгновение висак-баши Рудаби заметил совершенно белые костяшки пальцев госпожи Коушут, тех самых пальцев, которые пятизубым капканом сжимали хрупкое предплечье.
Приблизившись, он деликатно тронул даму за локоток и поразился его каменной твердости.
— Эй, госпожа хорошая. — Находясь в тупике Ош-Дастан, Карен решил и говорить соответствующим образом, что при его прошлом было не так уж сложно. — Ты б пропустила девчонку, а то, не ровен час, расплачется… руку не дави, говорю!
Дама удивленно посмотрела на Карена, как если бы с ней сейчас заговорила лестница, успевшая избавиться от веса дылды-надима.
— Что вы сказали, почтенный? — переспросило контральто.
— У нас проблемы? — страдальчески вмешался надим, отчего-то потирая переносицу, хотя никаких очков, способных уязвить его благородную кожу, на носу не наблюдалось. — Госпожа Коушут, разберитесь, прошу вас… нам совершенно некогда!..
Дама кивнула, отпустила девочку и коротко, без замаха, пнула Карена в колено. Твердой литой подошвой летнего ботинка, предмета зависти дурбанских модниц. Ногу висак-баши вывернуло куриной лапой, он невольно присел, и почти сразу изящно-каменный локоток ткнулся ему в подбородок. Зубы лязгнули, рот наполнился соленым вкусом крови. Инстинктивно откидываясь назад, чтобы ладонь с наманикюренными пальчиками не угодила в лицо, Карен не удержал равновесия, опрокинулся на спину — и затылком налетел на край скамейки.
Гул, муть перед глазами, медленно движущиеся фигуры, словно снулые рыбы в густой жиже, вата ползет из распоротых швов тела во все стороны, и нужно очень много времени, чтобы собрать эту вату, чтобы прогнать холодногубых рыб, но времени нет — из мути приходят далекие причитания бабушки Бобовай и мелодичное контральто:
— Вы сказали — проблемы, господин Исфизар? А ты, моя милочка…
— Пусти девчонку, зараза, — прохрипел Карен, садясь.
Дама пожала узкими плечами и шагнула к висак-баши.
За тридцать один год жизни Карена Рудаби били чаще, чем ему того хотелось; били его, и бил он. Карен-то и в егерское училище попал после очередной драки возле башни Аль-Кутуна, когда подонки из банды Джаффар-ло подстерегли его целой кодлой и принялись обрабатывать цепями и кастетами. Случайный прохожий, оказавшийся старшим инструктором «Белых змей», сперва некоторое время смотрел с плохо скрываемым удовольствием, как крепкий юноша отмахивается от превосходящих сил противника, потом принял участие в выяснении отношений и проводил Карена домой.
— Когда ты в состоянии вернуться в берлогу на своих двоих, — сказал случайный прохожий напоследок, — значит, все не так гнусно, как тебе сейчас кажется.
Избитый до полусмерти Карен не был с ним до конца согласен, но разница во мнениях не помешала будущему висак-баши откликнуться на письменное приглашение явиться в приемную комиссию егерского училища для собеседования.
На первом же занятии у случайного прохожего Карен подумал, что лучше бы он позволил подонкам квартала Джаффар-ло избивать себя каждый день. Ну в крайнем случае — по субботам и вторникам. Через восемь лет, попав в Малый Хакас, он уже так не считал.
Госпожа Коушут совершенно не поняла, каким образом ее красивые ноги в летних ботинках переплелись, словно пряди волос в сложной прическе «Птичья свадьба». Она только успела выгнуться, что называется, «кошечкой» и постаралась не повторить Каренов полет — в смысле не обрадовать затылком край скамейки, — и ей это удалось. Упав спиной в мягкое, госпожа Коушут почувствовала, как мягкое становится твердым в самых неожиданных местах, и это было бы эротично или смешно, если бы часть твердого в следующее мгновение не легла на горло дамы. Полумесяц орлиных когтей недвусмысленно угрожал сомкнуться при первом неосторожном движении, другой ладонью Карен поддерживал пушистый затылок госпожи, не позволяя вжать его в плечи и тем самым напрячь шею — со стороны могло показаться, что возлюбленная пара просто выбрала неудачное место для интимных игр, но со стороны смотрели лишь трое: девочка, рослый надим и бабушка Бобовай (стайка женщин у колонки всполошенно разлетелась в самом начале конфликта).