Книга Стратегия Византийской империи - Эдвард Николае Люттвак

Пока мы удивлялись безумию варвара [т. е. непомерным притязаниям Аттилы], посол Ромул, человек опытный во многих делах, прервав наши речи, сказал, что величайшее счастье Аттилы и происходящее от счастья могущество слишком возвышают его самонадеянность, так что он не терпит справедливых речей, если не признает их выгодными для себя. Никогда никому из прежних владык Скифии [т. е. степных пространств] или даже других стран не удавалось столько совершить в короткое время, чтобы владеть и островами на океане [т. е. в Балтийском море], и, сверх всей Скифии, даже римлян иметь своими данниками. Стремясь достигнуть еще большего сверх существующего и увеличить свои владения, он желает двинуться даже в Персию[74].

Намеренно смешивая и путая силу и договорённости, Аттила обычно предлагал мирные переговоры сразу после своего вторжения. Это также было одним из способов разделить его врагов, потому что в любом случае военная партия как в Константинополе, так и в Равенне лишалась возможности заявить о полномасштабной войне без какой-либо альтернативы.

Кроме того, частью его метода было оправдание своих требований с помощью доводов законных – или по крайней мере законнических. Когда Приск был в ставке Аттилы в 449 г., тот потребовал от Западной Римской империи набор золотых кубков, отданных в залог неким перебежчиком; эти кубки Аттила объявил собственным военным трофеем. А с Восточной Римской империи он требовал возврата некоторого числа отпущенных пленных. Едва ли имело значение то, насколько законны были аргументы Аттилы. Даже простой видимости правдоподобия было вполне достаточно, потому что он собирался не убедить суд в своей правоте, но скорее разрушить единомыслие своих оппонентов. Перед лицом Аттилы у партии мира всегда находился законнический аргумент, сколь бы слабым он ни был: лишь бы принять требования вождя гуннов.

В конце концов Аттила принял правила игры. Будучи сам приверженцем законности, он повёл себя так, будто был связан неписаным законом, который уже тогда обеспечивал неприкосновенность даже в случае крайней провокации, как мы увидим ниже.

Итак, Аттила преобразовал тактические, оперативные и стратегические преимущества своих конных лучников и германских воинов в сочетание массовой и к тому же быстрой стратегической мобильности, что для того времени было совершенно необыкновенно.

Из своей хорошо устроенной ставки, находившейся в неизвестной нам местности где-то в среднем течении Дуная в Венгрии или, скорее, в Банате в нынешней Румынии[75], он легко мог отправить свои войска в юго-восточном направлении, во Фракию и на Константинополь, находившийся километрах в восьмистах по прямой, а по реальному маршруту на местности – раза в два дальше. Либо он мог направить их на запад и напасть на Галлию, где сохранившиеся римляне продолжали вести довольно-таки роскошную жизнь, в то время как империя увядала; расстояние до Галлии было еще больше: около 1400 километров по прямой и, вероятно, около двух тысяч по реальному пути на местности. Кроме того, он мог направить войска в юго-западном направлении, в Италию, где оставалось ещё немало богатств, которые могли бы стать добычей; путь туда шёл через северо-восточный проход на Аквилею (близ современного Триеста), причём альпийская преграда, для лошадей весьма неудобная, тогда оставалась в стороне.

Наконец, располагая большими силами, чем гунны в 399 г., он мог бы повторить их куда более долгий, но чрезвычайно выгодный поход, направив войска на восток, через Днепр и Дон, через Кавказ, на Армению и Каппадокию, а затем возвратиться через Киликию до самого Константинополя. Это, безусловно, очень длинный кружной путь, минимум три тысячи километров по реальному маршруту на местности, но такая экспедиция была бы великолепной прелюдией к прямому нападению на Константинополь, она выманила бы из города его защитников. Монголы совершали и более дальние конные походы, а ведь в мобильности они не превосходили гуннов.

Только последнюю из этих возможностей Аттила не осуществил. В 441–447 гг. Аттила посылает свои войска через Дунай и захватывает плохо защищённые города-крепости от Сирмия до Сердики, как уже говорилось выше; затем он продолжает углубляться во Фракию вплоть до Аркадиополя (ныне Люле-Бургаз), находящегося в пределах сотни километров от Константинополя; после этого он резко сворачивает на юго-запад, на Каллиполь (Галлиполи, ныне Гелиболу в Турции), стоящий на знаменитом полуострове. Хотя хронология, приводимая Феофаном Исповедником, не слишком надёжна, тем не менее он, самый обстоятельный из всех византийских хронистов, сообщал об этой экспедиции и её результатах следующее:

…Аттила… напал на Фракию; это обстоятельство в особенности побудило Феодосия [II, 408–450 гг.]… отправить Аспара со вверенною ему силою, а с ним Ареобинда и Аргагискла[76], против Аттилы, который покорил уже Ратиарию, Наисс, Филиппополь [Пловдив], Аркадиополь, Констанцию [Констанцу] и множество других городов и, разбивши полководцев римских, захватил бесчисленное множество пленных и добычи. Одержавши такие победы, он раздвинул свое владычество от одного моря до другого, от Понта [Чёрного моря] до Каллиполя [Мраморное море] и Сеста [Эчеабат], покорил себе все города, кроме Адрианополя [Эдирне] и Гераклеи [Эрег-ли]… Поэтому Феодосий принуждён был отправить посольство к Аттиле, предлагая ему шесть тысяч литр золота, если он удалится, и сверх того обязываясь ежегодно платить тысячу литр, если он заключит с ним мир[77].

Таковы были итоги соглашения, заключенного в 447 г., ставшие отправной точкой для дипломатических переговоров, в которых участвовал Приск в 449 г.[78]