Книга Изгнанница Ойкумены - Генри Лайон Олди

– Рекомендую куфте. И немножко риса.

– Куфте?

– Вот эти тефтельки. Посольская стряпуха – волшебница…

– Из чего фарш? – с подозрением спросила Регина.

– Из врагов шаха, – серьезный, как гробовщик, ответил Каджар-хабиб. И не выдержал, рассмеялся: – Из баранины, моя госпожа. Из молодой баранины. Лук, яйцо, горох, зелень. И пряности. Хотите рецепт? Дома порадуете мужа…

– Я незамужем.

– О Господь Миров! Неужели сердце моей госпожи свободно? Где твоя юность, глупец Каджар?! Куда улетела она, коварная?!

Показалось Регине или нет, но при словах о юности по лицу Каджар-хабиба, круглому, как луна, скользнула тень. Можно было дать голову на отсечение, что толстяк имел в виду что-то личное, такое, от чего мороз по коже – и спрятал глубоко-глубоко, за семь слоев галантной иронии. Доктор ван Фрассен подумала, что при желании легко бы докопалась до истинных причин, потом вспомнила слепого шаха, эксперимент с Лейлой – и занялась тефтельками, пряча лицо.

Куфте и впрямь таяло во рту.

А неугомонный Каджар-хабиб уже декламировал:

– У моей госпожи миллион палачей —

Это взгляды ее беспощадных очей.

До утра палачи мою память терзают,

Умножая страданья жестоких ночей!

– Перевод господина посла? – не удержалась Регина.

– Никол-бек превращает медь моих строк в золото. Но эти слова ваш недостойный слуга сам перевел через площадь. Осудите меня, умоляю!

– Ну почему же? Это лучше того, что я слышала во дворце…

– Лучшие в мире слова, – Каджар-хабиб привстал, что далось ему с трудом, – принадлежат его величеству. Это неоспоримая истина. Но плач моего сердца принадлежит женщинам. Так и живем, моя госпожа: лучшее – владыке, сердечное – вам…

Он приложил к груди пухлую ладонь:

– У моей госпожи миллионы ключей

От влюбленного сердца. Дрожи, книгочей!

Госпожа в моем сердце – хозяйка в палатах,

До утра там горят миллионы свечей!

– Да вы просто дамский угодник! – рассмеялась Регина.

– О да, – согласился толстяк со странной гримасой. – Воистину моя госпожа видит скрытое… Стих – насилие над речью. Обычный человек не ищет ритмов и созвучий. Хвала обычному человеку! Он просит есть, или торгуется, или кричит от боли. Поэт же объезжает дикую речь, как наездник укрощает жеребца. Седлает, приучает к хлысту и шпорам. С этой минуты конь бежит туда, куда надо поэту. Стоит ли удивляться, что женщины чувствительны к стиху?

– На что это вы намекаете, несносный вы человек? – вмешалась госпожа Клауберг.

– Я? Ни на что. Я лишь хочу заметить, что в любви – благослови ее Господь Миров! – также есть доля насилия. Начиная от потери девственности – и до потери части привычек, неугодных возлюбленному существу. Радостен тот, кому довелось испытать это насилие!

Каджар-хабиб возвысил голос:

– У моей госпожи миллионы мечей,

Кровь струится из ран моих – красный ручей,

Я от боли подобен злодею на дыбе,

Я от счастья пылаю огня горячей!

Замолчав, толстяк набил рот рисом.

– Разве невозможна любовь без насилия? – спросил Ник. – Сотрудничество без насилия? Взаимовыгодное партнерство? Какой же вы все-таки упрямец, Каджар…

– Разумеется, друг мой! Я верю в благотворительность! – речь Каджар-хабиба осталась внятной, словно жевал кто-то другой. – Вы, гости со звезд, мудры и чисты душой. Вы даете от ваших щедрот, и насилие претит вам. Я прав? Но посмотрим не со звезд, а с земли. Я знаю, что отвар из листьев мелиссы помогает от сердца. Листья ежевики полезны от болячек во рту. Отвар из репы врачует больные суставы. От вздутия желудка следует пить настойку из семян укропа, фенхеля и аниса. А от парши хорош серный порошок, смешанный с луковым соком. Что предлагаете мне вы, учителя мои?

– Что? – заинтересовалась Регина.

– Пилюлю! Белую пилюлю! И от сердца, и от желудка, и от парши. Да, она помогает. О, она куда лучше моих жалких средств. У нее есть всего один крошечный недостаток. Исчезни вы, как дым, как звездный свет днем, я все равно буду знать, где найти мелиссу, репу и серный порошок. Я выращу лук и отыщу куст ежевики. Но где мне найти вашу пилюлю? Как изготовить ее? Не надо, говорите вы. Не трудись. Мы дадим. Мы даже научим тебя отличать одну белую пилюлю от другой. Но голодному нужен не кусок мяса. Ему нужен самострел и навыки охотника. Кусок мяса – благодать. А самострел и навыки – насилие. Ведь хочется есть, а не охотиться! Только есть захочется и завтра, и через неделю. А вас, о мудрые, завтра может не оказаться рядом…

– Каков? – не стесняясь толстяка, кивнул на него Ник. – И вот так мы спорим, считай, каждый день. Я ему: наши пилюли – не милостыня. Мы научим тебя готовить такие пилюли. А он мне: пропасть не перепрыгнуть в три прыжка. Гори они ядерным огнем, эти варварские двусмысленности!

– Это потому, друг мой, – подмигнул ему Каджар-хабиб, – что ты мужчина. Вот госпожа моя поняла толстого спорщика. Не так ли, солнце моего неба?

И завел по-новой:

– О моя госпожа! В миллионах речей

Прославляю тебя. Миллионы врачей

Не излечат влюбленного. Смерть – его лекарь!

О, позволь умереть у тебя на плече…

– Вы похожи на одного моего знакомого, – сказала Регина. Еще минуту назад она не собиралась этого говорить. – Не близкого, но все равно. Его зовут Монтелье, Ричард Монтелье. Он… Ну, скажем, он организатор представлений. И тоже любит поговорить о насилии, как инструменте. Только он похож на ястреба, а вы…

– А я на слона, – любезно подсказал Каджар-хабиб.

– Я не хотела вас обидеть. Мой учитель тоже был похож на слона. И тоже частенько поминал насилие. В вас троих я усматриваю несомненное сходство. Не внешнее, нет. Вы понимаете, о чем я?

– Да. И знаю причину. Все подвергаются насилию. Плачут, умоляют, сквернословят. А мы трое осознали насилие, творящееся над нами, и пользу, исходящую от него.

– Какое же насилие испытали вы? – улыбнулась Регина.

– Меня оскопили, – ответил толстяк.

Сперва доктор ван Фрассен не поняла. А когда поняла – готова была отрезать себе язык. Каджар-хабиб смотрел на нее, пунцовую от стыда, словно ждал: когда же гостья со звезд провалится сквозь землю? Время шло, и становилось ясно, что толстяк ничего такого не ждет, а просто молчит. Молчание вскоре стало невыносимым, и Регина брякнула первое, что пришло на ум:

– Какую же пользу это вам принесло?

– Я стал вхож в гаремы владык.

– Куда?

– В гаремы, – толстяк объяснил, что значит «гаремы», и продолжил: – Жены сильных мира сего болеют, госпожа моя. Врач-мужчина не должен касаться их тел. Я же больше не мужчина. Я нужен великим, и я в безопасности. А ведь когда-то вопрос стоял так: нож хирурга – или бассейн с крокодилами. Для меня, моей жены и наших сыновей. Кстати, я сам руководил действиями дворцового хирурга, и операция прошла успешно. Одобрите мой выбор, о луноликая!