Книга Разум и душа - Наталья Лубенская

– нужно терпимо относиться к тому, если она на каблуках и в шелковом халате с кефиром в бокале для мартини… дома… в выходной… в 10 утра. Ей так нужно. Да, на каблуках. И если в бокале не кефир, а мартини.

– нужно сообщать ей о своих планах. Чтобы не додумывала.

– нужно ее маму любить. Ну, или хотя бы вид делать. Мама – это святое. И вообще знать, как зовут всех родственников.

– Хвалить нужно. Хочется стать еще лучше. Недостатки свои она и так знает.

– Для сына примером и другом быть. Чтобы она гордилась своим выбором.

– Утром, когда она с чашкой кофе, не трогать. Она еще не включилась.

И самый главный постулат. Не читайте никаких инструкций – изучайте свою женщину сами.

Какая-то инструкция странная получилась. В принципе, для мужчин то же самое. Если в двух словах, то ценить достоинства, закрывать глаза на маленькие недостатки.

Ей всегда было важно увидеть, как мужчина злится. Спровоцировать мужчину на злость. Такой себе маячок. Не потому, что ей хочется его разозлить. Она смотрит. Так этот, вообще не то, этот интересный. Это можно, здесь стоп. Она ему хамит, в открытую. А он улыбается. О, да ты сильный. Тебя мое «фыр» не смущает. Забыла важный пункт инструкции. Он должен позволять его тормошить, копаться в его волосах, причесывать ему брови, укусить его просто так. Мой лев, что хочу, то и делаю. Важно чувствовать, что ей дозволено больше, чем другим. Ей дозволено то, что другим не дозволено. Мур. Не боишься моего «фыр», лови мое «мур». Можно расслабиться. Интересно, а как Дима злится. Не знаю, что его может вывести из себя. Но она не боится. Она сориентируется.

Сестра звонила. Их завод возле донецкого аэропорта работает, но не так как раньше, чтобы людям дать зарплату, поддержать их на плаву.

Лена-сестра – это вообще отдельная история. Хохочет постоянно. Сплошной позитив. Ее цитировать нужно. У женщин состояние душевного оргазма рождается в голове. Мужчина должен быть интеллектуально подкованнее, чем женщина – это очень сексуально.

Есть у нее люди, после разговора с которыми, после «пока», мысленно просишь Бога, чтобы у них было все хорошо, чтобы оберегал их.

Смотрит на сына. Он танцует. Хорошо так. Ритмично, с экспрессией. Изображает лунную походку, но она у него своя, индивидуальная, не майкловская. Стягивает ногами ковер и также в танце расправляет. Выпады, взмахи руками. Это ее заслуга, что он танцует. Она подбадривает: «Давай, молодец. У тебя хорошо получается». Спит только, правда, накрывшись одеялом с головой, спрятавшись от мира. Надеется, что перерастет. Это последствия того, что было там. Сколько их таких детей войны. Пишет-пишет в дневник. Получается, что дневник о Диме, но и в то же время такая психотерапия. Она думала, что она отошла от тех событий, а оказывается, что Донецк по-прежнему в ней. Вспоминает бессонные ночи, когда все это только начиналось. Истерика. Сын спит безмятежно. Хоть бы не проснулся, не услышал. Прошло несколько дней, и сын не спит тоже. Она научилась спать, это просто автоматные очереди. Кричит, ругается на него. Он ребенок, ему спать нужно. А он: «Мамочка, ты спи. А я посижу. Я буду охранять твой сон, чтоб тебе не страшно было». Такой маленький мужичок. Весна. Окна открыты. Началось. Почему-то собаки сразу реагируют. Еще до. Протяжный вой собак. Стреляют. Визг колес. И собаки. Лягушек не слышно. Ставок рядом, и эти сволочи всегда не давали спать. Молчат. Лягушки молчат. Хочется снова слышать лягушек. Ночью расстреляли и сожгли магазин на остановке. Как-то воспринимаешь это нормально. Утро. День-ночь все перемешалось. Вертолеты. Низко летят. Если находишься на улице, то желание упасть вниз лицом. Почему они тут летают, куда они летят, зачем. На Славянск, наверное. Вспоминаешь, как поехали с сыном к сестре, нужно было отдать что-то, а одного его оставлять дома страшно. Идем назад, на остановку, но не ту, что всегда, а на дальнюю. Болтаем. Планы строим. Вой «скорых» и гул толпы. Толпа идет на нас. Эта толпа слилась в моей памяти в одно лицо. Это лицо ужаса и непонимания. Расстреляли ту остановку, ту, что метрах в пятистах от нас. Женщина погибла, девочка в тяжелом состоянии, продавщицу фруктов ранило осколками. Едем в автобусе, молчим. Новость разносится тут же. Как вода на тонущем корабле, отсек за отсеком. Новость обрастает подробностями. Сжимаешь руку сына, молчишь. Вспоминаю, как звонила двоюродной сестре. Даки обстреливают. Снаряд вошел в пятиэтажный дом. Семья погибла. Она одна дома. Она и еще одна соседка – и все люди в подъезде девятиэтажного дома. Истерика. Вспоминаю, как Наташке звонила. Куда пропала из Одноклассников? Так она уже неделю в подвале школы живет. Даки обстреливают. Они только вышли на улицу. Вроде тихо. к Смеется, суп в подвале варили. Спят покатом, кто на лавках, кто на полу. Сыро только в подвале. Вспоминаю аптеку. Заходят трое с автоматами. Почувствовала себя намного меньше ростом, просто вросла в землю. На сантиметров десять ниже стала. Рассматривает витрину. Сын рядом. Замер. Обычно мельтишит, бегает, забрасывает тебя вопросами. Вечно его нужно одергивать. А это стоит и молчит рядом. Продавщица поседела, наверное. Обслуживает. Стандартный пакет. Бинты, вата, зеленка, болеутоляющее. Расплатились, ушли. Выходим на воздух.

А в Киеве ночь. Машины мигают на парковке огоньками сигнализации: красные, синие. Красиво так. Тишина и огоньки сигнализаций на машинах. Как колыбельная. Начинаешь ценить такие моменты. Наслаждаться, что здесь мир. И больше ничего не нужно. Не нужно путевок на курорты. И так хорошо. Мы научились собирать волю в кулак, отключать эмоции и жить. Только эмоции никуда не деваются. Собираешь их в кастрюльку и накрываешь их крышкой. И они кипят на медленном огне. Только бы крышу не сорвало у кастрюли. Пишешь на бумаге, и легче становится.

Когда запускается механизм истерии, то это неотвратимо. Включаешься, говоришь себе, что это все ерунда. Не работает. Пустые прилавки в магазинах. Огромные толпы на кассе. Аптеки пустые. Тоже покупаешь. Стандартный набор: успокоительное, болеутоляющее, на всякий случай от температуры что-то сильное. Береженого Бог бережет.

На улице машины с открытыми окнами, блеск оружия. Сейчас это оружие блестит, а потом оно убивает. Мимо КамАЗ, в КамАЗе та же картина. Не удивляешься.

Что-то у нее уже все перепуталось в голове. Что было зачем, в какой последовательности. Последний рейс из мирного аэропорта. Донецк – Киев – Москва. Авиасообщение с Москвой отменили еще до этого. Презентация, отработала красиво. Выходим, включаю телефон. Донецкий аэропорт. Истерика. Назад не полетишь. Мыслей нет, только единственное желание – домой. Там сын, он ждет, он один с пожилой бабушкой. Если она будет рядом, он не будет бояться, она его защитит. Билет Москва – Ростов. Так будет быстрее. Опаздываем на рейс. Помогите, мы из Донецка, нам домой нужно. У нас там дети. Рядом Анька, держишь ее за руку. Таксист сочувствует, летит какими-то параллельными улицами, нарушает. Вечерний вокзал Ростова. Мир, молодежь веселится. Поезд только до Иловайска. Опять это ощущение Титаника. Пустой поезд. Толпы людей в направлении России. Спасибо бывшему мужу, встретил. Не ожидала. Опасно все-таки. Слышала, что от Иловайска больше ничего не осталось.