Книга Крымская война. Попутчики - Борис Батыршин

Тишину вспорола пронзительная трель. Звонок бил сплошной дробью - сначала глухо, издалека, потом резче и громче, прямо в кают-компании. Боевая тревога?

А что же еще?

Я вскочил, кинулся к двери, остановился в нерешительности. Что я собрался делать на палубе? А с другой стороны - сидеть и покорно ждать своей участи? А если прямо сейчас в борт ударит торпеда, и кают-компанию захлестнет бурлящий поток?

Дверь открылась, и в проеме появился доктор.

Корабельный эскулап был нагружен сверх всякой меры - саквояж под мышкой, блестящий металлический ящик стерилизатора в правой руке, в левой - большой парусиновый мешок. За ним в кают-компанию протиснулись двое матросом. Один с парой уже знакомых носилок; другой волок коробки, от которых резко пахло аптекой.

На меня врач взглянул с удивлением, будто напрочь забыл о недавнем пациенте.

- Вы, голубчик, шли бы наверх, а то мы здесь перевязочный пункт разворачиваем. Или сидите в уголке, только под ногами не путайтесь.

И тут же снова забыл обо мне - свалил на белоснежную скатерть свою ношу, открыл саквояж и принялся раскладывать на крахмальной салфетке блестящие хирургические инструменты. Я бочком протиснулся мимо, косясь на эти зловещие приготовления, и вышел в коридор.

Меня накрыла лавина звуков: грохот каблуков по трапам, матерная ругань, переливы боцманских дудок; тревожный звонок, не смолкая, долбил по ушам. В конце коридора был узкий, почти вертикальный трап, в люк над головой лился солнечный свет.

- Вылезайте, што ль, вашбродие? - на фоне неба возникла усатая физиономия. - А то задраиваю...

Я преодолел десяток истертых до блеска железных ступенек и оказался на верхней палубе. Матрос посторонился, пропуская меня, потом захлопнул массивную крышку и провернул задрайки по углам.

Сквозь подошвы ощущалась дрожь стального настила. Я огляделся. Ничего похожего на «Адамант»: палуба миноносца отличалась от интерьеров этого детища высоких технологий, как заводской цех от банковского офиса. Ровный, густой голос вентиляторов, запах нагретой машинной смазки и другой, резкий - угольной гари. Я не сразу его узнал: так до сих пор иногда пахнет на железнодорожных вокзалах и в вагонах старой, советской постройки.

Палуба накренилась и я, чтобы устоять на ногах, схватился за какую-то трубу. «Заветный» повалился на циркуляции, бурлящая пена захлестнула леера. Я обмер - сейчас опрокинемся! - но миноносец уже выровнялся, и я увидел вогнутую дугой волну, бегущую вдоль борта, чайку на узких крыльях, маслянистые волны, почти вровень с палубой, пелену облаков. А на ее фоне, далеко - черный, с белой полосой по фальшборту, пароход; за двумя короткими трубами тащится неопрятный хвост дыма, пятная паруса на высоких мачтах.

- Дистанция двенадцать кабельтовых! - донеслось сверху. Я задрал голову: там за парусиновым обвесом мостика, маячили напряженные спины наблюдателей.

- Предупредительный, пол-кабельтова по курсу!

Грохнуло, кисло завоняло сгоревшим артиллерийским порохом. Далеко впереди парохода взметнулся высокий всплеск. На мостике снова закричали, и «Заветный» покатился вправо. От парохода отделился и поплыл над водой ватный шарик. Секунду спустя донесся гулкий удар, и судно затянуло дымной пеленой. Далеко от миноносца, чуть ли не на середине дистанции, замелькали всплески.

- Как на румбе? - донеслось с мостика.

- Двести четырнадцать! - звонко отозвался молодой, почти мальчишеский, голос.

- Есть. - ответил первый, густой баритон. Мне показалось, что владелец его - невысокий, дородный, с раздвоенной, как у адмирала Макарова, бородой,

Снова грохнуло на баке. Снаряд упал с большим перелетом, подняв столб пены с густо-черным дымом.

- Два меньше, беглый!

Теперь загрохотало и с кормы. Пароход вдалеке по-прежнему был затянут клубами дыма, но теперь вплотную к нему один за другим вырастали высокие всплески. Потом в дыму что-то блеснуло и с мостика радостно закричали:

- Попадание! Жарь так, молодцы комендоры!

Меня сильно толкнули в спину, и я едва устоял на ногах. Мимо пронесся, бухая башмаками, матрос. За ним еще двое; я отпрянул к леерам, давая дорогу, и надеясь, чтобы рулевому именно сейчас не придет в голову выписать еще один коордонат. Улетишь в воду - и никто не станет подбирать в горячке боя.

- Осторожно, сударь, так и за борт сыграть недолго!

Передо мной стоял офицер. Совсем молодой, лет двадцати, от силы; черный, с двумя рядами сияющих пуговиц мундир. Ослепительно-белый воротничок, галстук-бабочка, золотые с черной полосой, погоны, две звездочки...

- Да, господин лейтенант, не хотелось бы. У вас тут изрядно трясет!

- Мичман, с вашего позволения. Красницкий, Федор Григорьевич, минный офицер. А вы, если не ошибаюсь наш найденыш?

Я запоздало обругал себя. Ну конечно, мичман! Две звезды, один просвет - это в Советском ВМФ лейтенантские погоны, а тут - мичманские, первый офицерский чин.

- С кем это вы воюете, господин мичман? - осведомился я, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно небрежнее. - Турок? Вряд ли германец, уж больно архаичная посудина!

- Похоже, турок, - ответил моряк. - Вот, полюбопытствуйте...

Я поднял к глазам большой, с медными ободками на трубках, бинокль. Пароход скачком приблизился: в разрывах дымной завесы теперь я отчетливо видел пушечные порты, из которых вырывались снопы искр в клубах порохового дыма. Паутинки вант, красномундирные фигурки с ружьями на марсах, изрыгающие огонь тупорылые орудия. На шканцах фигуры в синих сюртуках и офицерских шляпах, над ними - знакомое полотнище. Юнион Джек.

Это что, очередные глюки?

«...или?..»

Офицер будто угадал мои мысли:

- Османы совсем обезумели от ужаса, раз уж вывесили первую попавшуюся тряпку. Откуда здесь британский пароход, да еще такой древний? Это ж времена Синопа!

«Синопа, говоришь?...»

От кожуха, горбом высящегося над бортом, полетели обломки. Судно еще несколько секунд шло по прямой, но потом бушприт покатился в сторону. Разбитое удачным попаданием колесо стало теперь тормозом, разворачивая пароход. Пушки его больше не стреляли; в бинокль я видел, как засуетились на палубе муравьи в белых робах. Левое, исправное колесо бешено заработало на реверс, разведя бурун выше полубака. Судно накренилось, зарываясь в воду бортом.

Мичман бесцеремонно отобрал у меня бинокль. На лице его угадывался неприкрытый азарт.

- Задробить стрельбу! - закричали с мостика. - Изготовиться абордажной партии! Неприятель выкинул белый флаг!

На правом, обращенном к неприятелю, крыле мостика завозились матросы. Толстый, отливающий бронзой кожух «Максима» торчащий из прорези щита, повернулся и уставился на пароход.

«Ай да хронофизики, ай да сукины дети! Сумели все-таки, попали в самое яблочко! Только вот с объектами переноса малость перемудрили, так что боюсь, господа офицеры, вас - да и не только вас, - ждет преизрядный сюрприз...»