Книга Злейший друг - Ирина Лобановская

— Леля, ну конечно, боялись! Ты прекрасно знаешь! — начинает нервничать Игорь. — Если людей десятилетиями приучать ко лжи, они не сумеют жить искренне, раскованно и естественно. Это стыдно, но мы все понемногу преодолеем. Обязательно. С Божьей помощью. Он не должен сейчас от нас отступиться.

— Не должен? — Ольга пристально смотрит на мужа. — Ты в этом уверен? Среди неожиданно бросившихся в церковь мало честных. И немного истинно верующих. В основном туда идут из банального любопытства или потому, что все вокруг пошли, потому, что стало можно, даже просто модно, — а это уже кощунство! Кресты и иконы продают на каждом шагу, а молодежь носит огромные пошлые золотые кресты заодно с гирляндами цепочек и кулонов! Напоказ! Хотя так крест не носят. Или еще краше: полуголая девка, и к ее выставленным на всеобщее обозрение мощным сиськам робко прижался крестик. Это что?! И где барьеры и критерии истинной, но извращенной сегодня веры?

— Критерий один — стране пришла пора менять курс, иначе — гибель, а резкость изменений — отголоски прошлого. — Игорь медленно идет вдоль парапета. — Проклятый русский фанатизм… Вырвавшийся на волю, когда, совсем ополоумев, люди рвали колокола с церквей и распинали священников, не признавая права на собственный и осмысленный выбор. При неумелых поворотах частенько заносит. Как получилось и сейчас. И ты говоришь о внешних деталях, режущих глаза, хотя главное — что в душе человеческой. Да, сегодня многие называют себя верующими, но не исповедуются, не причащаются, не живут по церковным законам. Такая вера не спасительна. Да, сегодня братки любят нацеплять огромные золотые кресты, а при этом Христа на этом кресте называют «гимнаст». Уважения к кресту никакого, но носить его почему-то стремятся. Хотя тут есть ответ у Святых Отцов: для погибающих крест — юродство. Кстати, парадокс: Христос явно креста не носил…

— Вероятно, — бормочет Ольга. — Но признайся: большого доверия к церковникам нет. И если в народе сохранилась вера, то это не благодаря им, а вопреки. Лучше поклониться Богу в собственной душе, чем пойти в обесславленный храм, где согласны отпевать бандита за большие деньги. Где радостно принимают пожертвования от мафиозников. Да и молиться рядом с новым русским, заехавшим в церковь на мерсе уговорить Всевышнего поддержать очередную двухмиллиардную сделку, по-моему, отвратительно. Общее место!

Игорь молчит, отвернувшись к реке. Грязные, но безгрешные, тихие воды…

— А ты знаешь, почем нынче крещение, венчание, отпевание? Это что-то… Церковные обряды поставлены на поток: только успевай плату собирать. Натка вон хотела дочку крестить. Позвонила в ближайший храм. Велели приходить в субботу к четырем, они в это время крестят всех детей подряд. А в воскресенье — индивидуально. Но это стоит немало. «А в субботу бесплатно?» — спросила наивная Натка. И услышала: «Конечно нет!» — «А если не заплатить, мой ребенок останется некрещеным?» — «Во славу Божью мы не крестим, — говорят. — Приход бедный, а жить надо».

— У Натальи нет денег? — холодно удивляется Игорь. — Ты ведь говорила про ее агентство.

— Да при чем тут ее деньги! Здесь дело принципа! Говорят, в Москве есть храмы, где крестят бесплатно, но мы не нашли. И в Подмосковье тоже такие есть, но надо искать. Интересно, а Иоанн Креститель брал деньги за крещение? Я читала, что Святейший Патриарх Алексий говорил о недопустимости любых прейскурантов в храмах. Все услуги в Русской православной церкви Московского патриархата — бесплатные! Цены, которые назначаются в храмах или монастырях, — это примерная сумма пожертвования, причем добровольного. Любой человек вправе подойти в храме к свечному ящику и заказать любую требу: венчание, соборование, отпевание… И служители храма обязаны принять ее, а священнослужители исполнить совершенно бесплатно. Но мы об этом не знаем. Зато знают в храмах, но молчат. Общее место!

Игорь смотрит в сторону.

— Леля, многие приходы действительно бедные и живут, что называется, от алтаря. Но вместе с тем Церковь больна. И уже давно. Как на Востоке, так и на Западе, везде… Это болезнь обмирщения. Святитель Василий Великий в четвертом веке писал: «Ты спрашиваешь меня, как обстоят дела в Церкви. Я отвечаю: в Церкви все обстоит так же, как и с моим телом, — все болит, и никакой надежды».

Ольга против воли улыбнулась.

— Да, еще в четвертом веке… И даже если в самом деле где-то имелись случаи торговли священниками спиртным, табаком и левые деньги… Вот представь: пьяный математик, да еще взяточник, пишет на доске: «Два умножить на два равняется четыре». Так разве тот факт, что он пьяница и взяточник, меняет истину его цифр? Разве отсюда следует, что дважды два не четыре, а пять?! Ведь нет же! Истина остается истиной… Ницше не любил христианство, считал религией больных людей, — вспоминает вдруг Ольга.

Что ей взбрело вдруг в голову? Субъективная, как любая другая мысль… Да и какой Ницше критерий? Просто модный нынче философ. Наконец разрешенный. Поэтому привлекательный. Все пустое…

— Тот же Ницше говорил, что кто не носит в себе хаоса, никогда не породит звезды, — отвечает Игорь.

Ольга кусает губы.

— А помнишь, ты когда-то учил меня одеваться «капустой»? Чтобы всегда легко и быстро раздеться, одеться и не зависеть от погоды. Теперь мы научились мыслить «капустой». То отбрасываем лишние, на сегодня ненужные листья-одежки-мыслишки, то снова их на себя накидываем. Искупать грехи коллективно — это что-то! И массовое российское, внезапно осознанное покаяние — просто очередной новый тяжкий грех! Перед разумом и совестью! Перед незамутненностью души, выбирающей идеалы в тишине маленькой комнаты! Да что там совесть! Это грех перед Богом! Среди нас молитв никто толком не знает, Библию едва открывали! Мы — словно околостоящие… Но мы близко, рядом… А дальше… Храм Христа Спасителя восстановили, церковь признали, правители туда захаживают, свечки ставят, чтобы по каждому телеканалу горели, и все внезапно уверились — справедливость восстановлена, мы вернулись к духовности, отмолили и спасли души! Так легко и просто! И ты разделяешь эту дурь? Судя по твоей жизни, твоему поведению, по отношению ко мне и к детям — одобряешь вполне. Но на самом деле путь нравственного познания, возрождения и совершенствования — тяжкий путь. Очень тяжкий. И зачем упрощать? Это ведь ложь!

— Леля, — тихо говорит Игорь, — ты во многом права… Но ты тоже проповедуешь свободу выбора и чистоту души, с которых я начал. Значит, ты должна понять меня… И простить…

— Понять?! — кричит Ольга. — Да еще и простить?! За то, что ты бросил меня и детей?! За то, что так страшно обманул нас и посмеялся над нами?! И снова издеваешься сейчас надо мной?! Уходи! И не звони, не приезжай, не появляйся больше никогда! Я похоронила тебя один раз, похороню сегодня во второй и в последний! Без отпевания! Дети ничего не узнают! Им это ни к чему! Отец умер для них пять лет назад, а воскрешения на земле невозможны! Что тебе взбрело в голову восстать из мертвых? Христа ты напоминаешь не слишком! А прощать я не умею — не выучили в детстве!

Игорь поднимает лицо к небу — странно, ни капли дождя за весь долгий, наглухо обложенный черными тучами день.