Книга Любовь по расписанию - Луиза Фуллер

– Обычно я не люблю говорить о делах за едой, но мне бы хотелось узнать, Пруденс, как продвигается ваша работа, – сказал Янош, сидящий во главе стола.

Пруденс положила вилку. В словах хозяина замка не было ничего необычного, но, услышав странное напряжение в его голосе, она помедлила с ответом. Янош выглядел усталым, и это ее встревожило.

– Это только начало, но определенные подвижки уже есть.

Посмотрев на своего дедушку, Ласло нахмурился:

– Ты сегодня бледный, дедушка. Ты хорошо себя чувствуешь?

Янош кивнул:

– Я в порядке, Лаци. Я просто глупый старик.

– Это не так, – возразил Ласло. – Скажи, тебя что-то тревожит.

Пожилой мужчина покачал головой:

– Все нормально, правда. Просто каталогизация, похоже, займет больше времени, чем я ожидал.

Пруденс охватило чувство вины. Всю эту неделю она была так поглощена Ласло, что все остальное, включая работу, отошло на второй план.

– Пожалуйста, не беспокойтесь, Янош, – быстро сказала она. – Мне следовало предупредить вас о том, что этот этап работы всегда продвигается медленно. В документах всегда много пробелов.

– Особенно когда коллекция принадлежит старому дураку, который не помнит, где, когда или у кого он купил тот или иной предмет искусства? – спросил Янош.

Пруденс покачала головой:

– Вовсе нет. Удивительно, но многие владельцы, чьи коллекции стоят сотни тысяч фунтов, вообще не имеют никаких записей.

– Им нужна помощь Пруденс, – улыбнулся Янош.

– Им придется обойтись без нее, – сказал Ласло. – Она наша.

Его глаза блестели, и Пруденс так разволновалась, что чуть не потеряла нить разговора.

– Мне жаль, что вы беспокоились, – извинилась она, прокашлявшись. – Уверена, Эдмунд будет рад обсудить с вами процесс каталогизации.

– Думаете, я могу поговорить с ним по телефону? – спросил Янош.

– Конечно. Он будет очень рад. – Она закусила губу. – Мне не всегда по душе то, что говорит мой дядя, но он чаще всего бывает прав.

– Правда? – спросил Ласло, пристально глядя на нее. Его черты были спокойны, но глаза сверкали от гнева. – Очевидно, у твоего дяди полно талантов. Нам несказанно повезло, что мы имеем возможность с ним пообщаться.

Ласло почувствовал приступ тошноты. Подумать только! Эдмунд Сеймур – дядя Пруденс! Как она посмела предположить, что он, Ласло, позволит этому человеку высказать свое мнение?

– Дедушка, я сам со всем этим разберусь, – мягко произнес Ласло. – Думаю, что тебе нужно как следует отдохнуть. – Протянув Яношу руку, он помог ему подняться. – Ты можешь устроиться поудобнее и почитать один из бесконечных русских романов, которые ты так любишь.

Игнорируя все возражения пожилого мужчины, он вывел его из комнаты.

– Нет, дедушка, я настаиваю на том, чтобы ты отдохнул. Мы сами справимся. – У двери Ласло остановился и холодно посмотрел на Пруденс: – Не звони пока своему дяде. Я хочу сперва поделиться с тобой своим собственным мнением. Жди меня здесь.

Когда они ушли, Пруденс отодвинула от себя тарелку. Ласло, очевидно, разозлился на нее, но она не знала, по какой причине, и терялась в догадках. Как же ее всегда раздражали перемены в его настроении!

Через десять минут она раздраженно покачала головой и поднялась из-за стола. Похоже, Ласло забыл о том, что хотел с ней поговорить. Ей, в отличие от него, нужно работать. Но сначала она позвонит своему дяде.

Ласло догнал ее, когда она подходила к коттеджу.

– Какого черта ты ушла? Я же велел тебе ждать!

Его взгляд по-прежнему был полон ярости.

Она сохранила внешнее спокойствие и пожала плечами:

– Я ждала, но ты не пришел. Мне нужно сделать кое-какие записи, так что если ты не возражаешь…

– Возражаю. Нам нужно поговорить.

– Я сейчас правда буду занята. Может, поговорим позже?

Резко повернувшись, Пруденс поднялась на крыльцо и открыла дверь. Прежде чем она успела ее закрыть, Ласло проследовал за ней в гостиную.

– Что ты делаешь? – возмутилась она. – Ты не можешь вот так сюда ворваться!

– Не смей никогда от меня уходить. Я велел тебе ждать!

Его приказной тон вывел ее из себя.

– Я ждала. Но если ты думал, что я буду сидеть там целый день…

– Дедушка расстроился, и я пытался его успокоить. Но тебе это, наверное, безразлично, – холодно произнес он.

– Это неправда, Ласло. Мне небезразлично благополучие твоего дедушки. Я хочу ему помочь. Именно поэтому я собираюсь позвонить дяде Эдмунду.

Ласло решительно покачал головой:

– Ты этого не сделаешь, если не хочешь потерять работу!

Пруденс была в замешательстве. Наверное, Ласло спятил. Это было единственное объяснение, которое пришло ей на ум.

– В чем проблема? Я тебя не понимаю. Если бы Эдмунд не заболел, он бы сам сюда приехал. Тебя это устраивало, но сейчас ты почему-то запрещаешь мне ему звонить. Знаешь, иногда для того, чтобы решить проблему, нужно просто выслушать другую точку зрения. – Увидев на лице Ласло презрительную усмешку, она добавила: – Твоя главная проблема состоит в том, что ты так уверен в собственной правоте, что не допускаешь наличия другой точки зрения.

– Это неправда, – произнес он обманчиво мягким тоном. – Я знаю все о других точках зрения. Особенно если дело касается твоего дяди.

Пруденс часто заморгала:

– Что ты имеешь в виду? Ты никогда даже не разговаривал с моим дядей. С ним говорили твой дедушка и Якоб.

Ласло мрачно улыбнулся, и у нее перехватило дыхание.

– Я говорил с ним, но не о каталогизации.

– Я по-прежнему ничего не понимаю.

– В таком случае позволь мне все тебе объяснить. Семь лет назад я пришел к тебе домой. Я хотел с тобой поговорить.

Сердце Пруденс замерло на мгновение.

– Я тебе не верю, – пролепетала она.

– От этого мои слова не перестанут быть правдой.

– Ты лжешь, – прошептала она, хотя уже поняла, что это не так. Его взгляд, полный гнева и горечи, был красноречивее любых слов.

– Тебя не было дома. Ты отправилась за покупками. – Последнее слово он произнес так, словно оно было грязным ругательством. – Как ты думаешь, что я почувствовал, когда узнал, что, пока я сидел в полицейском участке, моя жена ходила по магазинам? – Он невесело рассмеялся. – Прости. Ты ведь не знала, что мы с тобой женаты.

Пруденс сжала руки в кулаки. До этого момента она не собиралась упоминать о его аресте, но его презрение пробудило застарелую боль и страх.