Книга Простая история - Ольга Кунавина

— Ой, Ольга Юрьевна, меня трясет, руки и ноги дрожат.

В зале стал нарастать шум, ведь бабка и дед уже давно испекли Колобок, которого до сих пор не было.

— Эй, Колобок, выходи! — стали выкрикивать зрители. — Мы тебя ждем!

— Ольга Юрьевна, я пойду только с вами, — вцепился в меня Вадик. — Я все буду делать, только если вы будете стоять рядом со мной.

— Что же это будет за Колобок? — говорили ему ребята-актеры, окружившие нас. — Это будет какой-то странный Колобок, двойной.

Но Вадик никого не слышал и тащил меня на сцену, а я упиралась изо всех сил и старалась его успокоить. В этот момент приподнялся боковой занавес, и зрители, увидев нас, захохотали.

Кое-как мы вытолкнули Вадика-Колобка на сцену, и он дрожащим голосом запел песню. На сцене должен был появиться заяц. Влад Соколов, игравший зайца, подошел ко мне и с тихой обреченностью произнес:

— Ольга Юрьевна, у меня на голове отвалилось ухо.

Пришивать ухо уже было некогда, и я сказала:

— Пойдешь так.

Влад запрыгал на сцену, а в зале усилился хохот.

— Одноухий заяц! — кричали зрители в восторге. — Ты где свое ухо потерял? Давай мы тебе и второе оторвем!

Кульминацией спектакля стало падение декорации. Когда к Колобку подошла лиса, наставив лапы и приготовившись его съесть, неожиданно рухнул на пол картонный домик старика и старухи. Колобок и лиса, испугавшись, разбежались в разные стороны и молча уставились друг на друга, не зная, что им делать дальше. Зрители тоже молчали и ждали продолжения. В зале грянул гомерический хохот, когда в безмолвной тишине Колобок сказал лисе:

— Ну… я пошел?

Так Колобок впервые не был съеден лисой!

— Нет, это просто стечение обстоятельств, — успокаивал меня после этого кошмара Олег, еле сдерживая смех. — Всякое случается. Первый блин комом.

— Да у нас никогда такого не было за все пять лет, — огорченно говорила я. — И ведь столько сил потрачено, чтобы написать стихи, подобрать музыку, придумать танцевальные движения!

— Зрители все равно ушли довольные.

— Еще бы, завтра вся школа только об этом и будет говорить. Бедные ребята, их же теперь засмеют!

— Ничего, переживут и потом будут вспоминать этот спектакль с удовольствием. Я всегда смеюсь, когда мы с другом вспоминаем, как однажды принесли в школу камышовую жабу. Камышовые жабы очень пучеглазые и вызывают отталкивающее впечатление. Мы хотели напугать Маргариту Витальевну, учительницу химии. В классе ее не любили, потому что она не любила нас, особенно мальчишек. Нам она всегда мстила за малейшую провинность, будто именно мы были виноваты в том, что ее вовремя не взяли замуж и она навсегда осталась старой девой.

«И этот про замужество и про старых дев», — неприязненно подумала я, а Олег продолжал:

— Мы посадили жабу на наш классный журнал в тот момент, когда зазвенел звонок. Представляешь лицо Маргариты, когда она села за стол. Ее руки потянулись к журналу, и тут она увидела глаза жабы.

— Представляю, — сказала я. — Я бы на ее месте убила вас сразу.

— А мы не признались, что это мы ее принесли. И класс нас не выдал. Так никто и не узнал, откуда взялась жаба.

— Слушай, а какой фильм о школе тебе больше всего нравится? — спросила я, стараясь перевести разговор с бедной Маргариты Витальевны на другую тему.

Мой вопрос прозвучал неожиданно, адвокат задумался.

— Наверное, «Розыгрыш», — неуверенно произнес он.

— Почему? — удивилась я. — Мне казалось, что ты скажешь: «Доживем до понедельника». Многие называют этот фильм, как будто других не существует.

— А ты посоветуешь другой?

— «Общество мертвых поэтов», — ответила я. — Только он не наш, а американский. И рассказывать, о чем он, я тебе не буду — его надо смотреть.

Через три дня Олег позвонил и взволнованно сказал:

— Я посмотрел «Общество мертвых поэтов».

— Где ты его раздобыл? — удивилась я.

— Нашел. Сейчас можно найти все, что угодно. Ты знаешь, я был потрясен. Я думал, что это веселый фильм, какими обычно бывают фильмы о школе, а он оказался очень серьезным и драматичным. Я восхищен Джоном Китингом, который сумел поднять своих учеников на такую нравственную высоту и помог им себя понять. Мне даже стало немного завидно, что в мое время у меня не было такого учителя.

— Теперь ты понимаешь, что учитель как личность бесценен? Он многое может, и от него много зависит. Учитель — единственный человек, обладающий влиянием над детскими душами, такое влияние не снилось ни одному человеку, облеченному властью. Ты меня понимаешь?

— Да, — ответил он, — я тебя прекрасно понимаю. Ты самая потрясающая девушка, которую я когда-либо знал.

Мне показалось, что это было слишком громко сказано, но и не скажу, что эти слова были мне неприятны.

— Ольга Юрьевна, сколько же жен было у Есенина, не считая возлюбленных? Зачем ему столько? Он хоть кого-нибудь по-настоящему любил? — возмутился на уроке литературы Дима Егорычев.

— Да просто не повезло парню. Было много, а толку мало. Все не тес, какие нужно, попадались, — искренне посочувствовал Есенину Володя Краснов.

— Да им всем не везло, — подхватил тему Саша Савельев. — Вы посмотрите: Лермонтов так и не женился. Гоголь от всех женщин бегал, как от прокаженных. Тургенев всю жизнь чужую жену любил, только перед смертью понял, что зря время потратил. Я уже не говорю о Некрасове, Тютчеве и Достоевском. У них по нескольку жен было — все им молоденьких подавай! Маяковский так долго себе жену выбирал, что застрелился. Только Толстой всю жизнь с одной женой прожил, да и то под конец от нее сбежал.

— Бедные, — вздохнув от жалости к классикам русской литературы, проговорила Инна Некрасова.

В глубине души я согласилась с ней. Русским классикам, как и простым людям, не всегда везло в личной жизни.

В апреле в школьном воздухе с новой силой повеяло любовью. Я заметила на парте, за которой сидел Денис Крепицын, томик стихов Анны Ахматовой. Закладка лежала на странице, где было напечатано стихотворение «Долгим взглядом твоим истомленная…». Десятиклассник Дима Егорычев на перемене нежно пропел мне: «Любить… но кого же?.. на время — не стоит труда, а вечно любить невозможно».

— Ольга Юрьевна, почему Вадик Суржиков обзывает меня цветочком? — пожаловалась мне пятиклассница Катя Цветкова на своего соседа по парте.

— Он тебя не обзывает, а ласково называет, — заступилась я за Вадика. — Может быть, ты ему нравишься.

— Вот еще. Не хочу я ему нравиться, — кокетливо ответила Катя, но больше на Вадика не жаловалась.

На одной из перемен я заметила одиноко сидящего за последней партой Игоря Кондратьева. Мальчик с тоской смотрел в окно. Я подошла к нему и присела рядом.