Книга Страсти оперной дивы - Марина Серова

– Женя… что-то случилось? – наконец произнесла Изольда.

– Теперь я вижу, что нет, – отдышавшись, ответила я. – Изольда, я могу попросить…

– Да, конечно, – озабоченно и со всем вниманием проговорила клиентка.

– Если в каких-то ситуациях тебя будет стеснять мое присутствие и ты захочешь куда-то отправиться самостоятельно, без сопровождения, будь добра, сообщай мне, пожалуйста, хотя бы направление своих передвижений.

– Ах, вот в чем дело, – облегченно вздохнув, произнесла Изольда. – А я уж было… Женечка, не сердись, пожалуйста. Я ходила в туалет, ну зачем мне было сообщать тебе об этом? Ты ведь, надеюсь, не пошла бы туда вместе со мной?

– Еще как пошла бы! Подобные укромные места – зона повышенного риска, и если кто-то задумает нападение…

– Да, Изольда, – не дослушав меня, комично вздохнула Аллочка. – Ну ты и влипла! Теперь и на толчке посидеть в одиночестве не дадут…

– На толчке сидеть никто не помешает, – не обращая внимания на ироничный тон, попыталась внушить я. – Но если вы хотите, чтобы безопасность была обеспечена, не стоит легкомысленно относиться даже к мелочам. Особенно к мелочам.

– Нет, Алла, Женя действительно права, – кажется, прониклась моей мыслью Изольда. – Я должна была сказать ей. Извини, Женечка, больше этого не повторится. Я постараюсь быть внимательнее… к мелочам. Действительно, мало ли… Вон, Витек опять задурит или еще что…

Покаянную речь прервала Наташа, появившаяся в дверях с новым костюмом, и в гримерной начался очередной процесс переодевания.

Снова облачившись в неземной красоты наряд, Изольда углубилась в коридоры, и я в качестве верной тени следом за ней.

На сцене уже не были слышны развязные выкрикивания неугомонного Миши, там царила деловая атмосфера и каждый был сосредоточен на своем. Земелин отдавал указания, осветители меняли лампы, музыканты настраивали аппаратуру.

На сей раз это была разудалая «Калинка-малинка», которую я лично как-то никогда не причисляла к романсам. Впрочем, их дело. Надо же как-то разнообразить репертуар. А то под неизменно тягучие звуки медленных песен зритель и уснуть может.

Но тут ни о какой медлительности и заунывности не было даже речи. Песне, и без того живой и стремительной, своеобразная аранжировка, еще больше усилившая накал, придала характер какой-то бешеной половецкой пляски. Поток неудержимых, несущихся со скоростью света звуков, из которых состояло вступление, вызывал очень сильные сомнения в том, что под эту, с позволения сказать, музыку можно успевать хотя бы произносить что-то, не то что петь.

Но поток неожиданно замер, и медленно и протяжно вступила Изольда.

Волновалась я зря, и куплет прозвучал в нормальном темпе, вполне совместимом с человеческим восприятием. Но на припеве, когда началась эта бесконечная: «Калинка-малинка, малинка моя», музыка снова рванула вперед, как гоночный автомобиль, и, напряженно застыв в боковой кулисе, я с неподдельным восхищением наблюдала за Изольдой, которая в таком неслыханном темпе умудрялась не просто проговаривать, а именно пропевать текст.

Накал все усиливался, и в тот момент, когда скорость и звук должны были достигнуть высшей точки и, как во вступлении, неожиданно смолкнуть, дав место следующему куплету, – в этот момент вверху, в непроницаемой тьме под потолком, скрывавшей загадочные механизмы передвижных ламп, что-то хрюкнуло, звякнуло, заскрипело, и, насилуя слух отвратительным скрежетом железа о железо, вниз на сцену полетел кусок конструкции с закрепленными на нем несколькими лампами.

Железяка летела прямехонько на Изольду, которая из-за громкой музыки, бьющей прямо в уши, кажется, так и не успела сообразить, что к чему, когда я, снова превратившись в кенгуру, в два прыжка подскочила к ней и, выхватив буквально из-под готовой уже разбиться о ее голову лампы, отшвырнула в сторону, закрывая корпусом от разлетающихся в разные стороны мелких запчастей.

Да, действовала несколько жестко, признаю. Но что мне оставалось? Тяжеленная железяка летела быстро, и до «стыковки» ее с Изольдой оставались считаные секунды. Некогда было заниматься разъяснениями.

Между тем на сцене буйный музыкальный поток, смолкший на сей раз не потому, что так было указано в партитуре, сменился совсем другими звуками. «Охи» и «ахи» оставшихся невредимыми счастливцев перемежались с резкими и не очень цензурными выкриками тех, кого задело, все галдели, возмущались, говорили что-то, переходили с места на место, и общий хаос и неразбериха делали сцену похожей на растревоженный муравейник.

Впрочем, серьезно пострадавших не было. Конструкция угодила на относительно свободное место, где в пространстве, оставленном исполнителю, царствовала Изольда. Музыканты, размещавшиеся на заднем плане, получили легкие ушибы и ссадины от запчастей, осветители и те, кто находился в зрительном зале и за кулисами, отделались легким испугом.

Однако, несмотря на отсутствие человеческих жертв, переполоху случай наделал не меньше, чем террористический акт в метро. Примчалась администрация во главе с Иосифом, появились какие-то незнакомые мне люди, деловито осматривающие обломки конструкции, но я наблюдала за всем этим лишь краем глаза, сосредоточив все внимание на Изольде, которой Чаркин и Земелин в четыре руки помогали подняться.

«Что за чертовщина? – недоумевала я. – Изольда только второй день в городе и уже несколько раз сталкивалась, можно сказать, лицом к лицу со смертью. Случайность? Не знаю, не знаю… Собака не могла сама по себе перейти из номера в номер, а уж про падение в фонтан нечего и говорить. Это было совершенно сознательно подстроено, причем на глазах у всех, и хотя Миша и пытался представить все это как невинную шутку (а что еще ему оставалось?), но если бы я вовремя не сориентировалась, все могло бы закончиться плачевно. А если бы меня там вообще не было? Не хочется и предполагать. Изольда все кивает на эту Ольгу, но ее пока и слыхом не слыхать, а вот Миша… Он всегда рядом, всегда наготове и появляется каждый раз в самый «нужный» момент…»

Тут я сообразила, что и на сей раз все шло хорошо до тех пор, пока не появился Миша. Именно после его появления обвалился софит, и хотя пока мне было трудно представить, как бы он мог все это организовать, да и не было доказательств, что организовал это именно он, однако подозрения зародились весьма и весьма серьезные.

«Уж не знаю, как там с поклонниками, но случай с собакой вполне мог быть делом рук Миши, – раздумывала я, наблюдая за обстановкой. – Он жил в соседнем номере, он пришел в гостиницу раньше других… Правда, Чаркин говорил, что он был пьян в стельку… Не знаю… Может быть, это он потом напился, когда собаку перевел. На радостях. Здесь одно непонятно – как он добыл ключи. Если это действительно он…»

Между тем Изольда, стонущая, как умирающий лебедь, уже поднялась и, тяжело опираясь на руку поддерживающего ее Земелина, медленно уходила со сцены.

– Подожди, – прервала она говорившего ей на ушко, по-видимому что-то успокаивающее, продюсера. – Женя! Женя, где ты? Идем. Я теперь без тебя и шагу не сделаю.