Книга Ванго. Часть 1. Между небом и землей - Тимоте де Фомбель

Обнаружив наконец громоздкий радиоприемник, он бросился на него и пнул сапогом.

Но для того, чтобы заставить умолкнуть музыкантов из «Коттон-клуба»[20], этого было мало.

Второй пинок только увеличил громкость звука, отчего головы солдатиков начали подергиваться в такт музыке. Еще три-четыре удара, и пианино Дюка Эллингтона начало слабеть, однако при очередном пинке сапог шефа-недоростка также получил боковую вмятину, а при последнем наскоке у него самого сильно пострадал большой палец ноги. Музыка смолкла, уступив место жалобным стонам.

Попрыгав на одной ноге, на баварский манер, крошка шеф кое-как справился с болью и прислушался.

Музыка зазвучала снова.

Но она не могла исходить из разбитого вдребезги приемника.

Теперь ее кто-то насвистывал.

Все четверо одновременно посмотрели вверх.

На заднем элероне дирижабля висел в люльке человек с привязанной к поясу банкой краски. Он держал в руке кисть и усердно водил ею по полотняной обшивке элерона.

— Герр доктор Хуго Эккенер?

Маляр продолжал работать, насвистывая джазовую мелодию.

— Я хочу говорить с доктором Хуго Эккенером!

Человек обернулся.

Этот маляр, висевший в пятнадцати метрах от пола, и был доктором Хуго Эккенером, семидесяти лет от роду, владельцем компании «Цеппелин» и одним из знаменитейших искателей приключений XX века.

— Heil Hitler! — выкрикнул шеф-недоросток, щелкнув каблуками.

Капитан Эккенер не ответил на его приветствие. А солдаты смотрели и не верили своим глазам. Что он там делает — этот человек, которого обожает вся Германия, этот старый могучий лев с белоснежной гривой; с чего ему вздумалось изображать маляра?!

— Вы не слышите меня, герр Эккенер?

— Мне показалось, что вы не любите музыку, герр крайсляйтер.

— Это не музыка! — отрезал шеф и с садистским удовольствием раздавил сапогом обломок погибшего радиоприемника.

— Извините, что не спускаюсь, мне нужно закончить свою работенку.

— Неужели у вас нет помощников для таких дел?

Хуго Эккенер, с трудом помещавшийся в своей люльке, усмехнулся.

— Видите ли… это довольно опасно. Некоторые даже погибали за этим занятием. А бросьте-ка мне сюда новую кисть, она как раз у вас под ногами.

Малютка шеф колебался. Что за нелепая ситуация, ведь он здесь не для того, чтобы выступать в роли подмастерья! Но все же он подобрал кисть и неуклюже подкинул ее вверх, в сторону Эккенера.

— Недолет! — констатировал доктор.

Шеф промахнулся трижды; наконец, в четвертый раз, Эккенер ловко ослабил тросы, на которых висела люлька, спустился пониже и поймал кисть.

— Вы делаете успехи, герр крайсляйтер, — с улыбкой сказал капитан Эккенер.

Шеф сознавал, что оскандалился перед подчиненными.

— Так вот, я уже говорил, что это опасная работа, — продолжал Эккенер. Поэтому я предпочитаю делать ее сам, в вечернее время, спокойно слушая музыку.

— Это не музыка! — рявкнул шеф.

— Да я и сам раньше так думал. Но у нас тут уже несколько дней работает молодой американец, Гарольд Дж. Дик, друг моего сына Кнута. И я начал менять свое мнение об этой музыке.

— Только неустойчивые натуры способны менять свое мнение.

Хуго Эккенер расхохотался. Он обожал дураков. Во всяком случае, дураки всегда его развлекали.

— Знайте, герр крайсляйтер, что мы смогли завоевать небо только потому, что вовремя изменили мнение о нем. Примите скромный совет мудрого человека: вы вряд ли возвыситесь, если не научитесь менять свое мнение.

— Я смогу возвыситься гораздо быстрее вас, герр доктор! — проверещал карлик.

— Ну, возможно, вы и возвыситесь до определенного уровня… карабкаясь на свое дерево… Но я-то имел в виду небо.

Трое солдат затаили дыхание. Недоросток даже взмок от ярости.

— Вы принимаете меня за обезьяну, доктор Эккенер?

Капитан Эккенер прервал работу, переложил кисть в левую руку и торжественно поднял правую:

— Клянусь памятью своего учителя, доблестного графа фон Цеппелина, что я никак не имел в виду обезьяну.

И он не солгал. Эккенер слишком уважал обезьян для такого сравнения.

Честно говоря, дубовые листки на вороте мундира скорее наводили его на мысль о желуде.

А крошка шеф пытался сохранить самообладание. Он не знал, что и сказать. Глядя на своих солдат, он силился вспомнить, что привело его сюда; наконец вспомнил, мигом воспрянул духом и обернулся к Эккенеру.

— Доктор Эккенер, вы арестованы.

— Что-что?

Капитан ответил так, словно ему указали на перышко, запутавшееся в его короткой седой гриве.

— Вы пролетели над Парижем, не имея на то официального разрешения.

— Ах, Париж! — воскликнул Эккенер. — Ну, кто может устоять перед Парижем! Да, я пролетел над Парижем.

— В Берлине этим очень недовольны. Мне сообщили об этом. И там мне приказали вас арестовать.

— Как мило, что обо мне там подумали. Но даже там не могут арестовать облака, проплывающие над собором Парижской Богоматери. Там, в Берлине, вроде бы должны понимать такие вещи, не правда ли?

И он на минуту перестал работать кистью.

— Мне нужно было повидаться в Париже с одним другом. Но я с ним разминулся.

— Доктор Эккенер, приказываю вам спуститься!

— Слушайте, я охотно посидел бы с вами за бутылочкой доброго винца, но мне необходимо закончить свою работу. Надеюсь, там, в Берлине, мне простят эту задержку — если, конечно, там у кого-нибудь под фуражкой есть мозги.

Эккенер крупно рисковал. И знал это. Слово «там» подразумевало усы, подбритые квадратиком, и их обладателя — Адольфа Гитлера.

Его кисть уже замазывала серебрянкой последний уголок элерона, пока еще черный.

— Ну вот. А сейчас оставьте меня. Это очень важная работа.

Крайсляйтер отступил на несколько шагов.

И вытаращил глаза.

До него наконец дошло, в чем состояла эта пресловутая «работа». Во время их разговора Хуго Эккенер на его глазах покрыл толстым слоем серебрянки гигантскую свастику, красовавшуюся на элероне цеппелина. Теперь от нее не осталось и следа.

Карлик онемел. Солдаты попятились назад вместе со своим шефом.