Книга 1812. Все было не так! - Георгий Суданов

Итак, Барклай де Толли был против наступления на Рудню. Но при этом, как пишет М.И. Богданович, ему «было известно общее жаркое желание войск и начальников их – помериться с неприятелем и положить предел успехам его», и к тому же «сам государь изъявлял ему надежду свою, что соединение наших армий будет началом решительного оборота военных действий».

Биограф Барклая С.Ю. Нечаев отмечает:

«Как видим, Барклай находился под очень сильным давлением, в том числе и самого императора Александра, а мнение последнего всегда и во всем было решающим, и ослушаться его было практически невозможно».

Император Александр написал тогда Михаилу Богдановичу:

«Я с нетерпением ожидаю известий о ваших наступательных движениях».

С.Ю. Нечаев уверен – «это был приказ наступать, и никак иначе понимать эти слова императора невозможно».

Генерал М.И. Богданович констатирует:

«Таким образом, Барклай находился в самом затруднительном положении: с одной стороны – собственное убеждение в невозможности противостоять сильнейшему противнику побуждало его уклоняться от решительной с ним встречи; с другой – все окружавшие его, вся армия; вся Россия и, в челе ее, сам государь, требовали, чтобы наши армии заслонили от врага родную землю. Оставаясь в бездействии у Смоленска, невозможно было остановить дальнейшее нашествие французов.

Таковы были обстоятельства, заставившие Барклая де Толли, при объяснении с Толем, изъявить, против собственного убеждения, готовность свою предпринять наступление, но не иначе, как обеспечивая сообщение войск со Смоленском и не подвергаясь опасности быть атакованным с обеих сторон. Для этого, по мнению Барклая, следовало, оставив 2-ю армию у Смоленска для прикрытия московской дороги, двинуть 1-ю против левого крыла неприятельской армии, овладеть пространством между Суражем и Велижем и занять его отрядом генерала Винцингероде. Когда же 1-я армия таким образом утвердится на фланге неприятеля, тогда войска обеих армий должны были направиться к Рудне и действовать сосредоточенными силами».

22 июля (3 августа) Барклай доложил императору Александру:

«Я намерен идти вперед и атаковать ближайший из неприятельских корпусов, как мне кажется, корпус Нея, у Рудни. Впрочем, по-видимому, неприятель готовится обойти меня с правого фланга корпусом, расположенным у Поречья».

На Военном совете 25 июля (6 августа) полковник Вольцоген предложил укрепить по возможности Смоленск и ждать в нем французов. Это предложение явно не согласовывалось с общим мнением о том, что у Смоленска не было выгодной оборонительной позиции.

Генерал М.И. Богданович подчеркивает:

«За исключением Вольцогена, всегдашнего поборника отступления, и самого Барклая де Толли, все члены совета желали решительных наступательных действий, и потому положено было идти соединенными силами на центр неприятельского расположения, к Рудне».

Вышеизложенные обстоятельства дают право историку А.Г. Тартаковскому утверждать, что «в результате горячих дебатов» Барклаю де Толли «был навязан тот способ действий, который в глубине души он не одобрял».

А вот биограф князя Багратиона Е.В. Анисимов четко указывает на то, что «идея движения на Рудню принадлежала Багратиону».

Это следует из письма князя к Ф.В. Ростопчину:

«К великому стыду короля Вестфальского, маршала Даву и Понятовского, как они ни хитрили и ни преграждали всюду путь мне, я пришел и проходил мимо их носу так, что их бил. Теперь, по известиям, неприятель имеет все свои силы от Орши к Витебску, где и главная квартира Наполеона. Я просил министра и дал мнение мое на бумаге идти обеими армиями тотчас по дороге Рудни прямо в середину неприятеля, не дать ему никакого соединения и бить по частям. Насилу на сие его склонил».

А еще Е.В. Анисимов отмечает, что Барклай де Толли в тот момент «явно нервничал».

Еще бы тут не нервничать, когда все делается совсем не так, как следовало бы…

В.И.Левенштерн, бывший в 1812 году адъютантом Михаила Богдановича, потом рассказывал:

«Я никогда не замечал у Барклая такого внутреннего волнения, как тогда; он боролся с самим собою: он сознавал возможные выгоды предприятия, но чувствовал и сопряженные с ним опасности».

Как видим, все это явно противоречит утверждению А. Мартыненко о том, что Смоленск был «услужливо предоставлен Барклаем для его овладения вражеской армией».

Противоречит это и словам академика Е.В. Тарле о том, что Барклай «решил предупредить нападение на Смоленск и сам двинул было авангард в Рудню, но почти сейчас же отменил приказ».

С.Ю. Нечаев возмущается:

«Полная ерунда! На самом деле не сам решил и не сам двинул. Скорее, Барклай, вопреки собственному убеждению, вынужден был согласиться с мнением военного совета».

Согласился, но с одним условием: не отходить от Смоленска более чем на три перехода – на случай, если Наполеон попытается отрезать русские войска от Смоленска. Это очень важный момент, и мы к нему еще вернемся…

А тем временем князь Багратион, раздраженный всем, что делает Барклай, писал графу Ф.В. Ростопчину:

«Между нами сказать, я никакой власти не имею над министром [Барклаем де Толли. – Авт.], хотя и старше я его. Государь по отъезде своем не оставил никакого указа на случай соединения, кому командовать обеими армиями, и по сей самой причине он, яко министр <…> Бог его ведает, что он из нас хочет сделать: миллион перемен в минуту, и мы, назад и вбок шатавшись, кроме мозолей на ногах и усталости, ничего хорошего не приобрели».

В своей горячности этот человек пошел и еще дальше, пытаясь обвинять в военных неудачах самого императора:

«От государя ни слова не имеем, нас совсем бросил. Барклай говорит, что государь ему запретил давать решительные сражения, и все убегает. По-моему, видно государю угодно, чтобы вся Россия была занята неприятелем. Я же думаю, русский и природный царь должен наступательный быть, а не оборонительный».

Наверное, потомок грузинского царя Вахтанга VI лучше понимал, что должен делать царь русский…

* * *

Как бы то ни было, 26 июля (7 августа) 1812 года русские армии выступили из Смоленска. На этот момент, как мы уже говорили, общая численность всего войска возросла до 120 000 человек.

Войска двинулись к Рудне, в районе которой планировалось встретить центр неприятельской армии. При этом расчет делался на то, что по дороге на Рудню есть удобные позиции, заняв которые можно было бы дать Наполеону генеральное сражение.

В это время армия Наполеона была сильно разбросана по территории. Понятно, что сделано это было умышленно – для облегчения ее довольствия. Сам Наполеон с гвардией и одной дивизией 1-го корпуса находился в Витебске, две другие дивизии 1-го корпуса – в Половичах. Эжен де Богарне стоял на левом фланге в Сураже, маршал Ней с 3-м корпусом – в Лиозне, маршал Мюрат с тремя кавалерийскими корпусами – в Рудне, генерал Жюно с его вестфальцами – в Орше, маршал Даву с остальной частью своего корпуса – на Днепре, у Расасны, польский корпус Понятовского – в Могилеве.