Книга Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью - Сьюзен Спенсер-Вендел

Плача, я позвонила Нэнси.

— Как жаль, что ты не приехала, — сказала я ей.

— Я с тобой морально, — ответила она, тоже плача.

Я все шла и шла, поднялась по крутому склону, оказалась на шоссе, вдоль которого тянулись яблоневые сады. И поняла, что недооценила расстояние. До дома Эллен оказалось гораздо дальше, чем я думала.

Черт. Черт! Я опоздаю. Она будет беспокоиться, подумает, что я не приду.

Тут меня снова кольнула противная мыслишка. Она ведь ждала сорок лет. Подождет и еще немного.

Я притормозила и сделала несколько дыхательных упражнений, любуясь на яблони. Они стояли рядами, как солдаты, защищая меня со всех сторон. За ними поднимались коричневые холмы в зеленых косах виноградных лоз. Легкие, как выдох, облачка плыли над головой. Было очень красиво.

В начале тенистого переулка, где жила Эллен, я остановилась и выскользнула из настоящего. Отодвинула подальше эмоции и превратилась в бесстрастного наблюдателя собственной жизни. Идя по переулку, я мысленно подмечала все детали, словно делала заметки к газетной статье: кусты, почтовый ящик, деревья, небо. И вот я уже стою у ворот Эллен, смотрю на ее маленький дом. Он был выкрашен темно-красной краской и слегка походил на амбар. Крошечную зеленую лужайку со всех сторон обступал огромный ухоженный розовый сад.

Я переобулась, туфли без каблуков убрала в сумку. Протянув к задвижке садовой калитки руку, с удивлением заметила, что она дрожит.

Входная дверь была распахнута, сетчатый экран закрыт. На двери была надпись: «Королева дома».

«Бог ты мой!» — подумала я.

Звякнула на ветру музыкальная подвеска.

— Есть кто-нибудь? — крикнула я.

С минуту никого не было, но вот по ту сторону сетчатой двери появилась она. Цветущая. Улыбчивая. Непринужденная. Приветливая.

— Здравствуйте. Я Сьюзен.

— Здравствуйте. Я Эллен.

— Извините, что опоздала. Я шла пешком. Оказалось дольше, чем я думала.

— Вы прошли всю дорогу вот в этих туфлях? — спросила она, показывая на мои ноги.

— Нет, в кроссовках.

Позже Эллен рассказывала, что сразу признала во мне собственную дочь, как только услышала про сменные туфли.

Женщина открыла дверь, и я вошла. Она не бросилась меня обнимать. Я ее тоже. Мы просто стояли и смотрели друг на друга, и время замедляло свой ход вокруг нас.

Ее глаза. Ее маленькие синие глазки. Как мои, только ярче.

Ее икры. Ее лодыжки. Всю жизнь я слышала комплименты своим лодыжкам и вот теперь вижу такие же у нее.

На ней была рубашка с изображением трех бокалов — красное вино, белое и шампанское. И надпись: «Групповая терапия». Тоже в моем духе.

Эллен пригласила меня сесть. Диван был клетчатый, на спинке лежал сложенный плед. Ярко-желтые стены. Лампа с абажуром с волнистой розовой каемкой, словно в будуаре. Современные стеклянные безделушки. Отдельные фрагменты в азиатском духе. Книги, книги, книги. А снаружи, прямо за окном, тот самый роскошный розовый сад.

— Моя мама приготовила кое-что для вас, — сказала я со слезами, передавая ей альбом.

Вот так все и началось. Я облегчила душу. И научилась лучше понимать себя. Свою язвительность. Свое прямодушие. Узнала, как дух хиппи сочетается во мне с чувством стиля.

Год спустя, летом 2009-го, мы с Джоном заехали к Эллен по дороге на Гавайи. О том, чтобы поблагодарить мою кровную мать и забыть о ней навсегда, уже не было речи. Она стала частью моей жизни. Я хотела познакомить с ней Джона. И лучше понять ее.

Мы отправились на пляж. Разулись. Джон расхохотался, увидев рядышком наши ноги: выпирающие косточки, длинные, как ломтики картошки фри, пальцы.

— Теперь я точно знаю, что вы родственницы, — сказал он и сфотографировал нас с Эллен от лодыжек вниз.

Я сказала Джону и Эллен, что хочу написать книгу.

— Назови ее «Косточки в песке», — хмыкнул Джон.

Всего за несколько недель до этого я заметила свою усохшую левую ладонь. В ту поездку я о ней не упомянула, но в следующие полгода, занимаясь поисками медицинских ответов, я оценила своевременность появления в моей жизни кровной матери.

В тот год Эллен приехала во Флориду на День благодарения. Она навещала свою дочь, которая служила на яхте, стоявшей на якоре в Форт-Лодердейле. (С ее дочерью, которая моложе меня лет на десять, я встречалась несколько раз. Была на ее свадьбе в Сиэтле. Но с тех пор мы не общались.)

Потом Эллен на несколько дней остановилась в отеле рядом с нашим домом. Уважая желание своих родителей, я не стала рассказывать о ней детям, но взяла их с собой в отель, зная, что ей приятно будет их увидеть. Мы вместе искупались. Пообедали. И столько раз сфотографировались вместе, что Марина спросила:

— А вы что, родственница или как?

— Нет, я просто Эллен, — ответила она.

Я показала Эллен мою руку. Расспросила о ее медицинской истории. Ни у нее, ни у кого-либо из ее родственников ничего подобного не было.

Превыше всего я дорожу именно этим подарком Эллен: она подарила мне спокойствие души, знание того, что мой БАС — не генетической природы. Мои дети унаследуют от меня все что угодно, кроме моей судьбы.

Семейная встреча

Мама никогда не говорила со мной об Эллен. Не задавала наводящих вопросов о нашей встрече. Она не понимала, какую роль Эллен играет в моей жизни, и наши отношения причиняли ей боль. С этой болью Тея справлялась при помощи молчания — того, которое говорит яснее слов.

Ее чувства лучше всего передает вопрос, который она тайком от меня задавала Нэнси и который незадолго до этого услышала от нее я: «Сьюзен ведь не разлюбила нас, нет?»

Мои чувства окончательно оформились во время короткого круиза, который мы с ма предприняли в феврале 2011 года. Это было за четыре месяца до моего диагноза и за несколько недель до нашей с Нэнси поездки в Новый Орлеан, когда я впервые призналась себе в том, что у меня, может быть, БАС.

Но тогда, еще находясь в глубоком отказе, я проводила все время на палубе у бассейна, сидя в шезлонге: ведерко со льдом и пивом с одной стороны, промасленное бедро солнцепоклонника-соседа — с другой. Международное соревнование по неуклюжим прыжкам в воду было в разгаре: здоровый волосатый мужик из Огайо только что ничком плюхнулся в бассейн, а я громко озвучивала счет.

— Десять! — орала я, услышав особенно громкий шлепок пузом о воду.

Мама проводила время в каюте, прилагая неимоверные усилия к тому, чтобы расслабиться. Толпы народу, жара, шум — для нее это было слишком. Ее зона комфорта — территория, где все под контролем, — осталась далеко позади.