Книга Мы над собой не властны - Мэтью Томас

Она никак не могла придумать, какую надпись выгравировать. Хотелось передать свои чувства к Эду, на долгую память грядущим поколениям, но все, что приходило в голову, казалось уж слишком вычурным. В конце концов Эйлин решила просто написать его полное имя, надеясь, что он оценит своеобразную поэтичность в полном отсутствии украшательства и ощутит, с какой нежностью она называет по имени своего мужчину.

За неделю до свадьбы они поехали обедать в ресторан «Таверна на лугу», в парке «Овечий луг» на Манхэттене. От метро до ресторана прокатились в конном экипаже. Эйлин раньше не была в «Таверне». Ей понравились банкетные столы, широкие окна и по-зимнему строгие силуэты деревьев.

После салата Эйлин подарила Эду часы. Он развязал ленточку, аккуратно развернул зеленую обертку и открыл коробочку.

— Такие красивые, — сказал он, держа часы в руке, и, так и не примерив, снова убрал в коробку. — Я не могу их взять. Мне никогда и в голову не приходило носить золотые часы. Верни их в магазин.

Эйлин от изумления лишилась дара речи. Она даже злиться не могла. От разочарования заныло в животе.

— Их нельзя вернуть, это прототип. — Эйлин поправила салфетку на коленях, разгладила шелк платья.

— Почему нельзя?

— Это уникальный экземпляр.

— Ну уговори там как-нибудь...

— Черт тебя дери, на них гравировка!

Эд еще что-то говорил, но она не слушала. Отстраненно, бесстрастно прорабатывала в уме, как выйдет из ресторана. Часы, конечно, оставит на столе. Поедет домой и скажет родителям, что свадьба отменяется. Жаль, так и не увидит отца во фраке с цилиндром.

Официант унес тарелки из-под салата, другой долил воды в стаканы. Лил медленно, чтобы из кувшина не сыпалось слишком много кубиков льда. Только ради его добросовестной старательности Эйлин до сих пор не выскочила из-за стола.

— Если не хочешь возвращать — может быть, попросишь, чтобы золотой браслет заменили на ремешок? — подал идею человек, которому она поклялась в вечной любви.

Не знал он и не ведал, как далека она сейчас от него в мыслях и каким видит его в эту минуту — до нелепости беспомощным.

— Я обычный парень. Я просто не умею носить такие часы.

Так легко, так невероятно просто было бы сейчас уйти навсегда от собственной судьбы. Вдруг нахлынула жалость к Эду. Постепенно черная туча развеялась, остался только осадок обиды. Какой же ее будущий муж отсталый и зашоренный...

Они кое-как одолели обед и даже дотянули до десерта. Когда собрались уходить, Эйлин из чистого упрямства вынула часы из коробочки и показала Эду надпись на обратной стороне.

Он молча прочел гравировку. На какой-то миг Эйлин разволновалась: вдруг растрогается и передумает? Эд вернул ей часы.

— Я буду тебя любить всю жизнь, буду трудиться не покладая рук. И я очень ценю твой подарок. Никакими словами не передать, насколько ценю. У меня никогда не было такой чудесной вещи. Но я точно знаю, что не буду их носить. Если ты их вернешь, мы могли бы положить деньги на специальный счет, чтобы потом оплатить нашим детям колледж. Прости, я не могу себя изменить. Хотел бы, но не могу. Наверное, во многом было бы легче, будь я другим человеком. Ты сегодня такая красивая. Ужасно, что пришлось тебя разочаровать.

Пару дней спустя ее отец при встрече спросил Эда, где часы. Эд честно ответил, что лежат дома, в коробочке, ему неловко их надевать. Вопреки ожиданиям Эйлин отец не разъярился, скорее задумался.

Вечером отец позвал Эйлин к себе в комнату.

— Он не зря отказывается носить хорошие вещи, — сказал отец. — Смотри, их семья уже сто лет живет в Америке, а своего дома до сих пор нет. Нельзя так. Если, когда я умру, у вас не будет собственного дома, я вам с того света являться стану.

Чуть больше года спустя они поженились. В свадебное путешествие поехали на Ниагарский водопад. Эйлин мечтала о другом — Франция, Италия, Греция... Но Эд работал над статьей, которая должна была составить часть его диссертации, и не мог уехать надолго.

Знаменитый туристический кораблик «Дева тумана» не ходил — не сезон. Пришлось любоваться водопадами со смотровых площадок. Надолго там задерживаться не хотелось — ветер приносил холодные брызги, кое-где намерзли большие глыбы льда. Эйлин с Эдом ходили по ресторанам и прогуливались по живописным окрестностям.

Накануне отъезда Эйлин стояла на смотровой площадке с видом на водопад, стараясь осмыслить, что все водоемы — часть единого громадного водоема, и тут Эд объявил, что после возвращения у них совсем не будет времени куда-нибудь ходить, пока он не закончит исследование, а оно займет около года. Эйлин не восприняла его слова всерьез. Решила, он только думает, что понадобится такое самоотвержение, а скорее — просто примеряет на себя роль главы семьи. Ну как же, мужчина определяет распорядок в доме! Исследованиями он занимался и до свадьбы — находил же время для Эйлин. Правда, они встречались только по выходным, но она и сама была занята на работе.

Вернувшись из поездки в конце марта шестьдесят седьмого года, они переехали в квартирку на втором этаже небольшого дома на три семьи, в районе Джексон-Хайтс, на Восемьдесят третьей улице. Мечты начинали сбываться. Долгие годы этот район пленял воображение Эйлин, и вот теперь она каждый вечер приезжает сюда, к себе домой, и здесь ложится спать. Знакомые улицы словно проступили ярче. Цветочные вазоны на перекрестках говорили о рождении новой жизни, и льющийся в окна аромат весны пропитывал наволочки.

Эйлин с радостью оставила позади безалаберную жизнь в родительской квартире. Ей хотелось быть консерватором — если не в политике (отец отрекся бы от нее, вздумай она изменить свои политические взгляды), то по крайней мере в повседневной жизни. Она всегда держалась чуточку взрослее своих лет, а сейчас ловила себя на чрезвычайно благоразумных поступках: например, выливала в раковину молоко с истекшим сроком хранения, даже если от него не пахнет кислым, а за рулем сбавляла скорость на поворотах и во время дождя. Она купила Эду красивый твидовый пиджак, заставила его выбросить всю старую обувь и приобрести взамен полуботинки классического фасона.

И все-таки на душе у Эйлин было неспокойно. Не мечтала она жить в крошечной квартирке, втиснутой, точно начинка сэндвича, между двумя ответвлениями одной семьи. Первый этаж занимали владельцы дома, супруги Орландо, а на третьем обитала старшая сестра Анджело Орландо, по имени Консолата. Анджело был сантехником, его жена Лина занималась домашним хозяйством. У них было трое детей: десятилетний Гэри, девятилетний Донни и семилетняя Бренда. В доме стоял несмолкаемый гам, который для Эйлин ассоциировался с густонаселенными многоэтажками. Она-то думала, что, переехав в небольшой дом, пусть и не на одну семью, окунется в блаженную тишину. Мальчишки Орландо с целой оравой приятелей постоянно играли у крыльца, а если шел дождь, носились по всему дому, налетая на стены, под сердитые окрики Лины. По вечерам из комнаты Бренды, прямо под кабинетом Эда, раздавалось неотвязное бормотание радиоприемника. Эд не обращал на это внимания благодаря затычкам для ушей и нечеловеческой способности абстрагироваться от посторонних шумов, зато Эйлин радио доводило до исступления. Лина и Анджело ссорились нечасто, зато уж если ссорились, то от души, с воплями и хлопаньем дверей. На верхнем этаже Консолата полночи бродила из комнаты в комнату, удивительно тяжелыми для такой худенькой женщины шагами. Выключив один телевизор, тут же включала другой и оставляла его работать до окончания передач, а иногда и дольше. Эйлин так и засыпала под неприятный шорох телестатики.