Книга Жестокая жара - Ричард Касл

Он повесил голову.

— Увы, да.

Над Бостоном разразился ливень, и они решили отправиться в Музей изящных искусств. Выскочив из такси, они побежали мимо группы уличных художников с мольбертами, на которых были выставлены политические шаржи. Среди них выделялась милая, хотя и простая, картинка, написанная акриловой краской, — жадная свинья в цилиндре и фраке, с сигарой в зубах. Рук загляделся на картину и едва не упал, споткнувшись о скульптуру, покрытую листовым золотом, — метровой высоты руку, в которой была зажата пачка банкнот.

— Занятно, — отметил он, когда они оказались в вестибюле. — Меня сбил с ног «Кулак капитализма».

Он почувствовал, что Никки забыла о своих тревогах. Она оживленно рассказывала ему о том, что в бытность студенткой Северо-Восточного университета каждую неделю посещала музей. Взяла журналиста под руку и показала все свои любимые полотна, включая портреты Вашингтона и Адамса[25]работы Гилберта Стюарта[26]и «Мальчиков в лодке» Уинслоу Хомера.[27]Завороженный Рук с благоговением произнес:

— Знаешь, никогда не видел, чтобы вода на картине казалась такой мокрой.

Картины Джона Сингера Сарджента[28]вызвали у обоих теплые воспоминания о репродукции «Гвоздика, лилия, лилия, роза», которую Рук подарил Никки еще до того, как они начали встречаться. Хит и Рук поцеловались перед «Дочерьми Эдварда Дарли Бойта», шедевром, созданным в тот период, когда художник зарабатывал себе на жизнь в Париже портретами богатых эмигрантов-американцев. Четыре девочки, казалось, вовсе не возражали против публичного выражения чувств.

Рядом висела еще одна картина Сарджента, временно позаимствованная из частной коллекции. Это был написанный в Париже портрет мадам Рамон Сюберказо.

— Никогда его не видел, — сказал Рук. — Замечательно, правда?

Но Никки вновь помрачнела. Она невнятно пробормотала что-то и направилась в следующий зал. Рук задержался, чтобы рассмотреть портрет внимательнее. На картине была изображена элегантная молодая женщина с темными волосами, сидевшая спиной к пианино. Она грустно смотрела на зрителя, рукой касаясь клавиш. Создавалось впечатление, что пианистку отвлекли от игры.

Рук последовал за Никки, догадываясь, что портрет вызвал у нее горькие воспоминания.

Дождь кончился, и Хит спросила, не согласится ли он сопровождать ее в ностальгической прогулке по альма-матер, находившейся через дорогу от музея.

— В субботу, посвященную РПВРД? — переспросил он. — Во-первых, с большим удовольствием.

— А во-вторых?

— Если я откажусь, мне не видать секса в отеле, как своих ушей.

— Ты прав, как всегда.

— Тогда чего мы ждем? — воскликнул он.

Откровенно говоря, экскурсия не вызвала у Рука особого восторга, но он нисколько о ней не пожалел по той простой причине, что Никки оживала у него на глазах. Каждый раз, когда они останавливались у какой-нибудь достопримечательности или места, где ей часто приходилось бывать, в ее глазах появлялся блеск, она забывала о тревогах. Она протащила Рука за кулисы зала Блэкмен, чтобы он посмотрел, где она на первом курсе играла Офелию в «Гамлете» и горничную Кэтлин в пьесе «Долгое путешествие в ночь».[29]Двери здания Черчилль-холл, где Хит изучала уголовное право, оказались закрыты. Но она указала на окна пятого этажа, где находилась аудитория, в которой они слушали лекции по криминологии. Подняв взгляд, Рук сказал:

— Интересно, и в самом деле окно, — и, обернувшись, добавил: — Надеюсь, секс в отеле будет действительно бурным.

За это проявление нетерпения он вынужден был заплатить разговором с профессором средневековой литературы, которого они случайно встретили в кафе «Старбакс», расположенном на территории университета. Профессор проверял курсовые работы, посвященные «Беовульфу». Затем они пересекли четырехугольный двор и очутились перед бронзовой статуей Сая Янга.[30]Никки, наслаждаясь ролью гида, с гордостью сообщила, что прежде здесь располагался бейсбольный стадион Хантингтон и статуя стоит на том самом месте, где в свое время находилась горка, с которой Янг когда-то провел свою первую успешную игру.

— Сфотографируй меня, — попросил Рук, протягивая ей айфон.

Никки рассмеялась.

— Ты такой ребенок.

— Отнюдь. Так я смогу сделать вид, будто знаю что-то о бейсболе. Когда ты вырос без отца, а твоя мать — звезда Бродвея, в воспитании обнаруживаются кое-какие пробелы. Богом клянусь, до сегодняшнего дня я считал, что Сай Янг — это композитор, написавший музыку к песне «Транжира».[31]

Никки сфотографировала Рука в позе знаменитого питчера, ожидавшего сигнала кэтчера.

— Сейчас снимем крупным планом.

Она увеличила его лицо и заметила, что он, нахмурившись, смотрит куда-то ей за спину.

Никки обернулась, чтобы увидеть, что так расстроило Рука, и воскликнула:

— О боже… Петар?

Проходивший мимо худой мужчина в трикотажной шапке и в рваных дизайнерских джинсах остановился.

— Никки? — Он снял темные очки и расплылся в улыбке. — О боже мой. Ну и дела!

Рук стоял в сторонке, опершись на рабочую руку Сая Янга, и смотрел, как Никки обнимается со своим прежним бойфрендом. Слишком долго и воодушевленно, по его мнению. Вот теперь он на самом деле пожалел об экскурсии по кампусу. Этот Петар был у него как бельмо на глазу с того самого дня, когда они познакомились, — это случилось прошлой осенью. Рук старался убедить себя в том, что это не иррациональная ревность и не чувство собственничества. Хотя Никки утверждала, что именно так оно и есть. Петар Матич, хорват, был просто бездарной европейской швалью, и Рук не мог поверить в то, что Никки не видит этого. Рук считал этого помощника продюсера полной посредственностью. Хорват работал на съемках ночного шоу «Еще позже», в котором, по мнению Рука, не хватало Джимми Фэллона.[32]Однако Петар вел себя так, будто держал костлявую бледную руку на пульсе ночной жизни города. Рук подозревал, что Петар Матич по ночам держит руку на некоем другом предмете; и с отвращением постарался отогнать картину, возникшую у него перед глазами.