Книга Исповедь зеленого пламени - Наталия Мазова

Имлаанд уходит, и теперь я могу не сдерживать более своих эмоций. Трать-тарарать-тарарать и еще раз трать! Если и Маэстине этим закомпостировали мозги — неудивительно, что в Круг Света ее на аркане не затащишь. Сколько я помню, моей милой сестрице всегда нравилось думать, что она не такая, как все, а лучше, талантливее, в общем, избраннее.

Арлетт тем временем берется за кесмину и начинает что-то вопить — разумеется, тоже о Свободе и Равновесии. Что-то типа: «Дайте белому лебедю черную песню, дайте черному ворону белое небо» — слова абсолютно не запоминаются, напор же такой, что удивительно, как с потолка штукатурка не сыплется. О боги мои, ну где же эта паршивка Маэстина, за какие грехи вы заставляете меня терпеть еще и это!

«Странник, ты чего такой грустный?» — «Я букву „т“ потерял…» Почему им всем так нравится быть проклятыми?!

— …Что с тобой? — я и не заметила, как ко мне подкралась девчонка в черной шляпе. Похоже, одна из самых верных адепток Арлетт — насколько я помню, та приняла сигарету именно из ее рук. — Тебе плохо?

— Нет, — бросаю я сквозь зубы. — Просто я не в силах слушать эту песню! «Дайте, дайте…» серому страусу красные ноги, блинн!

Глаза девчонки неожиданно загораются странным блеском:

— Я знаю, тебе больно, — произносит она с какой-то неестественной интонацией. — Но ты все равно слушай, слушай — и тебе станет лучше!

Внезапно она умолкает, окидывая меня странным взглядом. Конечно, от местного стандарта «унисекс» мой внешний вид отличается весьма сильно — широкие черные брюки, корсаж на шнуровке, россыпь браслетов и ожерелий и искрящаяся лента на голове…

— Ты слишком красива, — никогда прежде я не видела у человека такого взгляда — одновременно зрячего и слепого. — Ты не человек, да? Ты не такая, как все люди?

— А если и так, что с того? — О Господи, неужели она учуяла во мне одну из Братства?

— Я знаю, — словно в трансе, повторяет она. — Не бойся меня, леди, — я выпью твою боль. Я помогу тебе!

Я стискиваю зубы. О нет, только не это — четыре года небеса хранили!!! Но уже поздно — она скользнула рукой по моему обнаженному плечу и крепко стиснула мою ладонь…

* * *

Вынужденное отступление: хотите знать, после чего я на всю жизнь перестала верить в жалость?!

…Тогда мне едва-едва исполнилось восемнадцать. Был благословенный конец лета, пора урожая, тягучие золотые дни сразу после Дня Благодарения. Время меда, вина и яблок. Яблок в тот год уродилось на удивление много, крупных, ароматных, с нежной полупрозрачной кожицей — не белой, не желтой, не зеленой, а понемножку всего… И мы с Ауре почти непрерывно ели эти яблоки, и любили друг друга на яблоках, насыпанных для переборки на пол большого деревянного сарая…

Я не знала, как называлась эта Суть где-то на полпути между Тихой Пристанью и поворотом на Озу. Я не знаю этого и сейчас и зову ее просто — Мир Яблок. Милый мир, к которому очень шло слово «старомодный», что-то сентиментальное с налетом прошлого века.

Меня затащила туда моя тогдашняя подруга Брендас. Мне тогда позарез нужны были деньги, а Брендас была родом из этого мира и уверяла, что хозяйка поместья Лиловые Луга очень неплохо платит сборщицам фруктов. Я согласилась и не пожалела — это была не работа, а праздник! Упоительное тепло догорающего лета, напоенного всеми ароматами сада, звонкие голоса девушек, веселый смех, торопливая закуска прямо под деревьями — о, как она была вкусна, самая простая еда! Все девушки были местные, из окрестных сел, и я вполне закономерно оказалась самой легкой среди них. Поэтому именно мне все время приходилось взбираться выше других, чтобы достать самые далекие — и конечно же самые лучшие — яблоки. Лишь мне одной было позволено лазать по веткам — мой вес они выдерживали без труда. Я просто упивалась своей силой и ловкостью, вися на ветках и швыряя яблоки в подставленные подолы, я прямо-таки плясала на этих ветках, и голос мой звенел над садом громче всех прочих.

Вот там, в этом воистину райском саду, и настигла меня моя первая любовь, настигла весело-недоуменным вопросом: «А кто она такая и почему ее так заметно?» Я свесилась с ветки вниз головой и доходчиво — разумеется, в пределах своей легенды в этом мире — объяснила молодому человеку с темной бородкой, кто я такая. И очень удивилась, когда он пригласил меня вечером прогуляться с ним по берегу реки. Помню устремленные на меня с завистью глаза всех без исключения девушек: «Ну и свезло тебе, Линдас! Это же сам молодой лорд Ауре, единственный сын хозяйки Лугов!»

Конечно же я пришла. Еще раз повторяю — мне было только восемнадцать, я всего четыре месяца как знала свое Истинное Имя, и все мироздание представлялось мне увлекательной игрой. И ласковый ко мне мир не обманул меня и на этот раз — Ауре действительно заинтересовался мною как личностью. Любая из девушек в саду, не исключая, пожалуй, и Брендас, с радостью раздвинула бы ноги перед наследником Лугов — но он выбрал меня.

Сказочные, невероятные два месяца… Каждый вечер мы с Ауре бродили по берегу реки с чудесным именем Онето, по тем самым лугам, которые дали имя поместью и рощицам, где деревья уже примеряли алые с золотом наряды.

Я влюбилась в Ауре почти мгновенно — мне для этого и сейчас-то немного надо, а уж тогда… Я читала ему свои стихи, а он рассказывал мне о столице, где он учился в совсем недавно организованном Политехническом институте, и о первой в стране железной дороге, в прокладке которой он собирался принимать участие… От Онето поднимался туман, а мы сидели на высоком берегу реки, вдвоем закутавшись в его накидку, и мечтали взахлеб. Я рассказывала ему о достижениях моего мира с таким видом, словно это только что пришло мне в голову. Ауре, увлекаясь, иногда начинал набрасывать прямо на песке какие-то расчеты, а после поднимал на меня сияющий взор и говорил, что такой ум — огромная редкость для женщины даже его круга, но еще большая редкость — сочетание такого ума с такой красотой… И все чаще моя рука задерживалась в его руке, и все решительнее мои пальцы пробирались под манжет рубашки Ауре и скользили вверх, к локтю…

А потом я тайком прокрадывалась в дом, где спали сборщицы, влезала под одно одеяло со ждущей меня Брендас и задыхающимся шепотом излагала ей новые подробности своих похождений. По всем признакам это была та самая воспетая поэтами первая любовь, а такой любви, по строгим канонам Тихой Пристани, была положена верная хранительница тайн, подруга, наперсница и поверенная… Брендас казалась мне идеально подходящей на эту роль — ее дыхание замирало в темноте, и она переспрашивала: «Ну? А что он?» — и вздыхала, не скрывая зависти: «Ох и счастливая ты, Линдас…»

И когда то, что не могло не случиться между нами, наконец случилось, я не утаила от Брендас и этого — да и разве можно было не похвастаться таким счастьем! Мой светлый лорд, мой самый первый, тот, кто сделал меня женщиной, — и я до сих пор благодарна ему за то, как это произошло. Он был всего на три года старше меня, и так боялся своей неловкостью причинить мне боль, и был очень обрадован, когда обнаружил, что замка на моих воротах давно уже нет… в первый раз за все время после ухода с Тихой Пристани я возблагодарила своего гинеколога.