Книга Волчье отродье - Кирилл Грабовский

— И никто об этом не знает?

— Послушай, щенок. Ты хотя бы представляешь, сколько человек пропадает в Москве каждый месяц? Те, кто удостаивается чести стать Королевской трапезой, среди них просто капля в море. А кроме того, мы умеем заметать следы.

В Пашкиной голове проносились отрывочные мысли: «Может, узнать про него побольше — и в милицию? Или отцу Владимиру рассказать? Или…»

Оборотень смотрел на него с любопытством.

— Думаешь, не сдать ли нас ментам? Интересно, тебе поверят? Или досрочно определят в психушку? Мне кажется, скорее второе. Так что не советую. Кроме того, тебе это все равно не поможет.

— И вовсе я такого не думал, — поспешно возразил Пашка, внутренне замирая. Похоже, что Арчи мог читать его мысли, как раскрытую книгу.

— А нет другого способа сохранить человеческий облик? Кроме…

— Кроме Королевской трапезы? Нет. По крайней мере, для вас.

Арчи поставил на стол пустой бокал и откинулся на спинку стула.

— И вообще, не стоит драматизировать ситуацию. Во-первых, мы убиваем в основном нищих, стариков, бездомных — тех, кому и так недолго осталось. Как волков называют санитарами леса, так и нас можно назвать санитарами города. Во-вторых, своим отказом вы никого не спасете. Стая будет охотиться и убивать по-прежнему. Зато вы неминуемо погибнете. А я этого не хочу. Не хочу, потому что вы мне нравитесь, щенки.

— Так что, нам прямо сейчас нужно определиться, хотим ли мы быть в этой вашей стае? — Игорь пытался выглядеть независимо, словно ему делали выгодное предложение, от которого он мог в любой момент отказаться.

— Ну почему же прямо сейчас. До ближайшего полнолуния еще далеко. Подумайте. А вот тянуть несколько месяцев не советую.

— Почему?

— Потому что можете и не успеть. — Голос Арчи стал особенно проникновенным. — Видите ли, маленькие мои щенята, каждое полнолуние вы будете перекидываться, хотите вы того или нет. И каждый раз, перекинувшись, вы будете помнить все меньше о своей человеческой жизни. Будете звереть помаленьку. А потом одним прекрасным утром просто не превратитесь обратно. Человечности не хватит.

— А почему мы должны вам верить?

— А зачем мне вам лгать? Через пару месяцев сами все увидите, только поздно уже будет. Впрочем, — Арчи мрачно усмехнулся, — можете и раньше увидеть. Знал я одного такого, недоверчивого. Он тоже все решиться не мог.

— И что с ним стало?

— Да ничего не стало. Живет себе. В метро. Хорошо живет. Тепло и сытно. Вы, как обратно поедете, обратите внимание. Он там обычно на полу около турникетов спит.

Арчи замолчал, глядя то на Пашку, то на Игоря. Пашка первым нарушил затянувшуюся паузу:

— Мне пора. А то мама волноваться будет.

— Мама? — Арчи окинул Пашку долгим взглядом. Неожиданно он показался мальчику очень усталым. — Мама — это святое.

— Ты пойдешь?

Игорь покачал головой:

— Я еще кое-что узнать хотел.

— Ну как знаешь.

Паша вышел. Стеклянные двери закрылись за ним.

Игорь во все глаза смотрел на Арчи, а тот неподвижно сидел, откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза.

— Ну спрашивай.

— А откуда вообще взялись оборотни?

— Это древняя история. — Арчи оперся локтями о стол и впился в Игоря взглядом своих холодных, чуть мерцающих глаз. — У первого человека Адама были две жены, Ева и Лилит. От Евы произошли все люди. А от Лилит…

Игорь внимательно слушал.

Стемнело и похолодало. Пашка быстро шел в сторону метро, заложив руки в карманы куртки. Под ногами похрустывал покрывший лужи тонкий ледок. Хотя он и сфотографировал незнакомца через стеклянные двери, повинуясь внезапному порыву, теперь мальчик твердо решил никому не рассказывать об этой встрече. Разве что Леше, да и то потом. После полнолуния. И самому надо постараться забыть.

Зря он вообще сюда приходил.

После этого разговора ему уже не избежать жуткого выбора. Или остаться собой, съев при этом мясо какого-то несчастного, загрызенного стаей, а потом делать это каждый месяц всю оставшуюся жизнь, о чем тоже не следует забывать. Или…

Или что?

А вот это он сейчас и увидит. Вестибюль метро встретил Пашку потоком теплого воздуха. Мальчик уже догадывался, о ком говорил оборотень, но перед внутренним взором все равно встал отталкивающий образ безумного звероподобного бомжа, лежащего у входа. Но тут же бесследно рассеялся.

Около турникетов дремал, положив тяжелую лохматую голову на передние лапы, большой, неопределенного окраса пес, на первый взгляд похожий на волка. Пашка осторожно подошел к нему поближе.

Неожиданно пес поднял голову, уставился на Пашку и тихо зарычал, не открывая пасти. Мальчик испуганно замер. Заметив это, пожилая дежурная у турникетов ободряюще улыбнулась Пашке:

— Идите, не бойтесь. Он не кусается. — И продолжила, обращаясь к псу: — Малыш, веди себя прилично! Даже не вздумай рычать.

Пес замолчал, поднялся на ноги и подошел к Пашке. Ростом он доставал Пашке до пояса.

«Он понял, что я оборотень. Понял по запаху и теперь меня загрызет».

Но пес, вместо того чтобы вцепиться, лишь деликатно обнюхал Пашкину руку, а потом лизнул ее.

— Извиняется. Ишь, хитрец, — с этими словами дежурная скрылась в своей стеклянной кабинке.

Пес сел на пол и внимательно посмотрел на Пашку. Глаза у него были грустные и очень умные.

— Я такой же, как они, но я не с ними. Я друг. Ты понял?

Пес медленно кивнул.

Паша побрел к эскалатору, периодически оглядываясь на сидящего Малыша. Тот проводил его долгим грустным взглядом.

Стоя на ступенях эскалатора, Пашка вновь и вновь прокручивал в памяти события прошедшего дня. Он не доверял Арчи. Слишком пронзительными и холодными были его льдистые глаза.

Как это ни странно, глаза пса Малыша показались ему гораздо более человечными.

Глава 7

— Сестренка, ты дома? Ау?

Никита, вернувшийся после двухдневной командировки, неуверенно топтался на пороге темной прихожей. В это время Анна обычно бывала дома — час ночи все-таки. Свет на кухне погашен, в ее комнате тоже. Когда сестра была дома, она всегда оставляла свет в прихожей. Что бы ни случилось.

Никита аккуратно поставил на пол рюкзак, прислушался. Из комнаты сестры доносились слабые звуки музыки.

Он тихонько толкнул дверь. Темно. Только светится голубым жидкокристаллический дисплей музыкального центра. Около него на полу темнеет скорчившаяся женская фигурка, обнявшая руками колени.

— Анна…