Книга Когда я была принцессой, или Четырнадцатилетняя война за детей - Жаклин Паскарль

Я считаю, что объединение гуманитарной помощи с навязыванием религии чрезвычайно тревожный признак. По-моему, это форма культурного геноцида, и тем более возмутительно, когда она становится условием для получения питьевой воды и образования для детей. Эти две вещи жизненно необходимы для развития и независимости людей. Я твердо убеждена, что гуманитарная помощь в любом ее виде должна быть свободна от религиозной или политической подоплеки. За нее нельзя требовать ничего взамен, только получать удовлетворение оттого, что сделал нечто полезное. И программа «Книга» прервала сотрудничество с этой гуманитарной организацией.

В Йоханнесбурге операция «Книга» произвела настоящий фурор, поскольку, по данным образовательного фонда «Траст», в беднейших районах Соуэто и Оранж-Фарм в школах не было книг. Старый режим апартеида не стремился заниматься образованием цветных жителей, строя школы, но не снабжая их необходимыми книгами. Судя по всему, апартеид опасался образованного черного большинства.

Сначала мне было страшно ездить по трущобам Йоханнесбурга, где нищета и преступность скорее были нормой, чем отступлением от нее. Тем более что дипломаты, представители правительства и друзья из местных жителей наперебой рекомендовали мне принять меры по обеспечению личной безопасности. Поэтому я не протестовала, когда полицейское управление выделило нам машину сопровождения, следовавшую за нашим микроавтобусом в самые неблагополучные районы Соуэто. В этом месте, на фоне серого каменного и бетонного пейзажа, редко встречались деревья, вернее, возле прямых и неестественно симметрично высаженных деревьев располагались жилища, зачастую представлявшие собой переоборудованные грузовые контейнеры. На дворе рядом с каждым домом горделиво высились похожие на будки туалеты. Эту идею предложило правительство после того, как пал апартеид, поскольку нужно было как-то улучшать гигиену жилищ и подавать воду в районы гетто. К домам подвели широкие асфальтированные дороги с грязными обочинами, по которым было легко добраться, но сложно выехать обратно. В этих местах никто не разводил цветов, и все вокруг напоминало о недавней открытой добыче полезных ископаемых. Конвейеры для шлаковой массы были свалены в кучу на огромных пустырях бесхозных просторов Йоханнесбурга. Здесь, в отличие от других городов, не было мягкого перехода от богатых кварталов к районам среднего класса, потом к рабочим кварталам, а затем к трущобам. Трущобы были неотъемлемым спутником города, в прямом и переносном смысле далеким от мира коммерции и дорогого образования. И эта черта жизни Африки казалась мне гнетуще несправедливым воплощением принципа «с глаз долой – из сердца вон».

Мне было неловко видеть радость на лицах детей в школах Соуэто. Часто, подъезжая к стоянке возле школы, я видела самодельные плакаты учеников с выражением благодарности программе «Книга». И каждый раз нас традиционно приветствовал хор из сотен поющих детских голосов. Когда я поняла, что в школе, рассчитанной на шестьсот учеников, может оказаться только тридцать пять учебников, я почувствовала, как удвоилось мое отвращение к бывшему правительству Южной Африки. Как может народ с прилично развитым обществом и широко представленным средним классом свести право человека на образование к вопросу о цвете кожи?

После Йоханнесбурга мысль о возвращении в Кению наполняла мое сердце радостью. Я увижу еще незнакомые мне части страны и смогу вернуться в земли масаи!

Мне предстоял трехчасовой перелет на север, в Кению. В прошлом году я уже посещала Найроби. Этот город был полон контрастов: некоторые его районы буйно цвели тропическими цветами и щеголяли идеальными лужайками. Здесь все было рассчитано для привлечения туристов. Иные же районы были грязны, запущены и заполнены детьми-попрошайками и карманниками. Пробки парализовывали движение на дорогах, а стоило мне выйти на улицу, как уши наполнял невообразимый гам тысяч голосов. В каждой беседе с местным жителем чувствовалась его неестественность и стремление к наживе, и это наводило меня на мысль о том, что существование огромных семей зачастую зависело от заработка одного человека.

Туризм и гуманитарная помощь были основными экономическими факторами жизни города. Поскольку в Кении было относительно спокойно, большинство благотворительных организаций, начиная от различных представительств ООН до небольших учреждений, разместили свои представительства именно здесь. Найроби часто выступал в роли отправного пункта для конвоев с гуманитарной помощью, направлявшихся в Восточную Африку. Там я познакомилась с настоящими ветеранами благотворительности, которые занимались всем – от управления машинами с жизненно важными продуктами питания во время голода в Эфиопии до дерзкого проникновения в Руанду, чтобы спасти осиротевших детей от геноцида и организовать эвакуацию, и выхаживания раненных в кровавых партизанских войнах. Аристократизм и изысканность голливудских представлений об Африке, проявившихся в таких фильмах, как «Из Африки», не имеют ничего общего с настоящей жизнью города, экономика которого целиком зависит от гуманитарной помощи и туризма. Но этот город дорог мне тем, что там я стала опекуном Расоа. В течение нескольких лет я отправляла деньги для нее, и во время первой поездки в Кению мне удалось немного отклониться от курса, чтобы наконец с ней познакомиться.

Перед тем как отправиться на восток, в земли масаи, я должна была доставить груз в ее детский дом, в трущобах Киберы. Расоа исполнилось четыре года, и она превратилась в проказливого ребенка с огромными карими глазами, кривоватой ухмылкой, которая не скрывала восхищения моими длинными волосами. Она была из племени кикуйу, говорила на суахили и знала пару английских слов.

В день нашей второй встречи Расоа бросилась ко мне, перебирая крепенькими ножками, и вдруг замерла, не дойдя совсем немного, ожидая, подзову ли я ее поближе. Я позвала, и она застеснялась, но все-таки подошла и взяла меня за руку. Я была счастлива увидеть ее снова после почти года разлуки и с удовольствием обняла.

Центр Мукуру, в котором живет Расоа, сочетает в себе детский дом, школу и реабилитационный центр. В Мукуру и районах вокруг него люди живут в самых ужасающих условиях, самой отчаянной нищете, какую мне доводилось видеть в мире. Там нет водопровода, канализации и электричества, люди живут в хибарах. Козы дерутся с детьми за объедки из мусорных куч, а перед их жилищами текут нечистоты. Детям негде получить медицинскую помощь, поэтому они часто погибают от малярии, бронхита и кори.

Когда я приехала, оказалось, что сарай, где хранили провизию, был почти пуст и поставок не ожидалось ближайшие две недели. Директор центра Мария рассказала, что чаще всего лишь ста двадцати детям из двухсот, проживающих здесь, удавалось получить по одной тарелке каши в день. Я не представляю, как именно Мария выбирала, когда и какого ребенка кормить.

Организация библиотеки в центре Мукуру действительно будет очень полезна для образования детей, но им была нужна еда, и я на собственные деньги накупила маиса и сушеных бобов, чтобы наполнить хранилище. Мысль о том, что Аддин и Шахира могли голодать, а мне пришлось бы выбирать, кого из них накормить, повергала меня в ужас.

Я провела два дня с Расоа и другими детьми в песнях, играх, рисуя следы разных животных, рассказывая им сказки и, конечно, читая книги. Я сидела на капоте джипа, а меня окружали дети, ахая и охая, когда я переворачивала страницы книги и на разные голоса разыгрывала описанные там истории или имитировала крики животных, чтобы оживить иллюстрации. Кто-то из детей вспомнил, как я в прошлый приезд изображала крик кукабарры, а в этот раз я привезла с собой кукол, надевавшихся на руку и изображавших живущих в Австралии птиц и животных, и фотографии австралийских пейзажей.