Книга Предательство по любви - Энн Перри

– Слушаю вас, мистер Рэтбоун. Дежурный сержант сказал, что вы хотите знать о деле Карлайона. Прискорбно. – Он покачал головой и поджал губы. – Крайне прискорбно. Бедная женщина не совладала с чувствами и убила своего мужа. В чем и призналась. – Прищурившись, он бросил на адвоката высокомерный взгляд.

– Да, я слышал об этом, – согласился Оливер. – Но, полагаю, у вас возникало предположение, что генерала убила его собственная дочь, а миссис Карлайон взяла вину на себя?

Лицо Ранкорна окаменело:

– Конечно.

Адвокат заподозрил, что тот лжет, но не подал виду.

– И оказалось, что это невозможно? – задал он следующий вопрос.

– Возможно, – осторожно сказал суперинтендант. – Но к чему плодить лишние версии? Миссис Карлайон призналась, и пока что все подтверждает ее вину. – Он откинулся в кресле. – Опережая ваш следующий вопрос, отвечу: несчастным случаем это быть не могло. Случайно генерал мог лишь упасть с лестницы, но напороться на алебарду – нет. Кто-то либо последовал за ним вниз, либо нашел его уже лежащим на полу, взял алебарду и всадил ему в грудь. – Полицейский покачал головой. – Вам не защитить ее, мистер Рэтбоун. Я знаю, вы очень умный человек, но стоит ли отрицать очевидное? В суде заседают нормальные здравомыслящие люди. И они повесят ее, что бы вы там ни говорили.

– Вероятно, – согласился Оливер, действительно предчувствуя поражение. – Но финал еще далеко. Мы только в начале пути. Благодарю вас, мистер Ранкорн. Могу я взглянуть на медицинское заключение?

– Пожалуйста. Только это ничего не даст.

– Я все-таки взгляну.

Его собеседник улыбнулся:

– Как угодно, мистер Рэтбоун, как угодно.

Глава 3

За дело Александры Карлайон Монк согласился взяться прежде всего из тех соображений, чтобы Рэтбоун не подумал, будто оно ему не по зубам. Нет, о личной неприязни не могло быть и речи. В сущности, Оливер даже нравился Уильяму. Острота его мышления восхищала, а меткие выпады – независимо от того, против кого они были направлены, – не отличались напрасной жестокостью. В свою очередь, детектив, обладая незаурядным умом, никогда не завидовал адвокату и, в отличие от Ранкорна, не страшился чужих успехов, полагаясь на собственные силы.

До несчастного случая Монк чувствовал, что никому не уступает, а многих даже превосходит своими талантами. Судя по его прежним победам и по отношению к нему окружающих, такая вера в свои способности была продиктована не столько чванливостью, сколько реальным положениемвещей.

А год назад ненастной дождливой ночью случилось несчастье. Экипаж, в котором ехал сыщик, перевернулся. Возница погиб, а пассажир потерял сознание. Очнувшись в госпитале, он не смог вспомнить даже собственное имя. Несколько месяцев Уильям изучал самого себя, историю своей жизни, подчас неприятно при этом поражаясь, а подчас недоумевая, что побудило его поступить так, а не иначе. Из рассказов его знакомых и документов возникал образ человека безжалостного, амбициозного, ищущего справедливости даже там, где ее не искал закон, и при этом – одинокого, без друзей и близких. Была, правда, сестра, которой он писал очень редко, а навещал еще реже, игнорируя ее многочисленные и проникнутые нежностью письма.

Подчиненные обожали его и боялись. Начальство (особенно Ранкорн) раздражалось и нервничало, поскольку Монк постоянно наступал ему на пятки. О том, какие именно обиды он в свое время нанес каждому из них, Уильям мог только догадываться.

Всплывали иногда и приятные воспоминания, связанные с людьми, чьих лиц он не узнавал, а имен не помнил. Имогена, невестка Эстер Лэттерли, первой пробудила в нем память о каком-то забытом пронзительном счастье. Но лишь на миг. Сколько детектив ни старался, восстановить некую ясную картину из того проблеска ему так и не удалось.

Еще ему вспоминался какой-то старик, многому научивший Монка, и при этом обязательно возникало острое чувство потери и беспомощности. Похоже, он не смог прийти на выручку наставнику, когда тому не на кого было опереться. Образы сменялись точно в калейдоскопе. Но чаще всего сыщику виделось искаженное горем лицо пожилой женщины, сидящей за обеденным столом.

Затем Уильям ушел в отставку, вспылив по поводу дела Мюидора и не подумав даже, на что ему теперь придется жить. Он решил заняться частным сыском, но если бы не своевременная поддержка леди Калландры Дэвьет, его бы выселили как должника. Все, что эта замечательная женщина требовала от него в обмен на финансовую помощь, – это право участвовать в расследовании некоторых дел, представлявших для нее мало-мальский интерес. Монк с радостью принял ее условия. Дел у него, правда, было пока негусто: трое пропавших бесследно людей, двоих из которых ему удалось отыскать, с полдюжины мелких краж да одно взыскание долга. За последнее детектив не взялся бы, если б не знал, что должник вполне способен уплатить по векселям.

Поэтому он весьма обрадовался хорошо оплачиваемой работе, тем более что это расследование могло заинтересовать и Калландру.

Сегодня было уже поздно что-либо предпринимать: шла вторая половина дня, тени удлинялись, и улицы, как всегда под вечер, запрудили экипажи. Но следующее утро Монк решил начать с посещения Олбани-стрит, где располагался дом Максима и Луизы Фэрнивел. Необходимо было своими глазами увидеть место преступления и расспросить хозяев об этом званом обеде. Дело и впрямь казалось безнадежным, коль скоро Александра Карлайон созналась в убийстве. А может быть, она и впрямь взяла вину на себя ради дочери? Задача Уильяма – установить правду, а уж что с этой правдой делать, пусть думают Рэтбоун и Александра Карлайон. Не оставлять же все на откуп Ранкорну!

От Графтон-стрит до Олбани-стрит было недалеко, и, поскольку утро выдалось солнечное, сыщик решил пройтись пешком. Это даст ему время привести в порядок мысли и обдумать вопросы, которые он задаст хозяевам. Он свернул на Уитфилд-стрит и, пройдя по Уоррен-стрит, попал на Юстон-роуд. Поток транспорта был нескончаем. Гремели колеса, сверкали на солнце крупы лошадей, бренчала упряжь…

Детектив пересек дорогу напротив церкви Троицы и, взяв правее, оказался на Олбани-стрит, тянущейся параллельно парку. Погруженный в свои мысли, он шагал, не замечая прохожих. Вокруг щебетали и кокетничали дамы, обсуждали дела и спорт вышедшие на прогулку джентльмены, мелькали одетые в ливреи посыльные, изредка попадался мальчишка, продающий газеты.

Монк был хорошо одет и держался как джентльмен. На вопрос служанки, открывшей ему дверь, он ответил, что ему необходимо поговорить с Луизой Фэрнивел, и показал визитную карточку, где были указаны только имя и адрес, но ни в коем случае не род занятий.

– Речь идет о юридическом вопросе, в котором требуется участие миссис Фэрнивел, – пояснил Уильям, видя вполне понятную нерешительность девушки. Он догадывался, о чем она думает: «Этот джентльмен ни разу не бывал здесь раньше, и хозяйка, скорее всего, с ним не знакома. Однако он такой представительный…»

– Да, сэр. Если вы соизволите войти, я выясню, дома ли миссис Фэрнивел, – сказала наконец служанка.