Книга Доктрина шока - Наоми Кляйн

Чикагские теоретики требовали большего — они требовали экспроприации собственности, созданной работниками и правительством за десятилетия лихорадочных общественных работ. Фридман призывал правительство распродать активы, появившиеся и обретшие свою ценность в результате долгосрочных инвестиций общественных денег и знаний. Согласно принципиальному мнению Фридмана, все это общественное богатство следует передать в частные руки.

Хотя Фридман пользовался математическим и научным языком, его видение точно соответствовало интересам крупных транснациональных корпораций, которые с алчностью взирали на огромные новые рынки, свободные от регуляции. На первой стадии капиталистического накопления такой хищнический рост обеспечивал колониализм — «открывая» новые территории и захватывая земли, за которые не надо было платить, а затем эксплуатируя природные богатства этих территорий, за которые местное население не получало никакой компенсации. Война Фридмана против «государства всеобщего благосостояния» несла в себе возможность нового быстрого обогащения — только на этот раз надо будет покорять не новые земли, а само государство, его общественные функции и имущество, распродаваемые на аукционах по ценам намного меньше их подлинной стоимости.

Война против девелопментализма

В Соединенных Штатах 1950-х доступ к этим богатствам был перекрыт на многие годы вперед. Даже когда в Белом доме сидели такие несгибаемые республиканцы, как Дуайт Эйзенхауэр, радикальный поворот вправо, который предлагали чикагские мыслители, был невозможен: общественные службы и защита прав работников были слишком популярны, а Эйзенхауэр готовился к очередным выборам. И хотя Эйзенхауэр не имел особого желания отказываться от кейнсианства у себя на родине, он выразил готовность совершить этот переворот в других странах, чтобы победить девелопментализм. И в этой войне Чикагский университет должен был сыграть важнейшую роль.

Когда в 1953 году Эйзенхауэр занял свой пост, Ираном управлял девелопменталист Махаммад Моссадык, который уже национализировал нефтяную компанию, а Индонезия находилась в руках необычайно амбициозного Ахмеда Сукарно, говорившего об объединении всех сторонников национального освобождения третьего мира, которые станут силой, равноценной Западу или советскому блоку. Государственный департамент США также беспокоил экономический успех националистически ориентированных стран южного конуса Латинской Америки. В эпоху, когда на значительной части земного шара распространялись сталинизм и маоизм, движение девелопменталистов за «замещение импорта» было на самом деле достаточно центристским. Тем не менее мысль о том, что Латинская Америка заслужила право на свой «новый курс», имела многочисленных противников. Местным феодальным землевладельцам больше нравился старый порядок вещей, который давал им возможность получать огромные доходы и давал в их распоряжение целую армию бедных крестьян, работавших на полях или в шахтах. И теперь они злились на то, что прибыль тратится на развитие других секторов экономики, их работники требуют перераспределения земли, а правительство искусственно занижает цены на их продукты, чтобы все могли купить себе еду. Американские и европейские корпорации, занимающиеся бизнесом в Латинской Америке, систематически жаловались своим правительствам: их продукцию останавливают на границах, работники требуют повышения заработной платы, и, что еще тревожнее, ходят слухи о национализации любого иностранного имущества — от шахт до банков — ради финансирования мечты Латинской Америки об экономической независимости.

Под давлением заинтересованных корпораций в американской и британской внешней политике возникли группировки, которые хотели поставить девелопменталистские правительства в ситуацию бинарной логики холодной войны. Эти люди говорили: нас не должна обманывать видимость умеренности и демократии — национальные движения третьего мира есть первый шаг к тоталитарному коммунизму, так что их надо пресечь в корне. К вождям этого направления относились Джон Фостер Даллес, государственный секретарь при Эйзенхауэре, и его брат Аллен Даллес, глава недавно созданного ЦРУ. Прежде чем они заняли свои посты, оба работали в легендарной нью-йоркской юридической фирме Sullivan & Cromwell, где они защищали интересы компаний, которые сильнее всего страдали от девелопментализма, в том числе J.P. Morgan & Company, International Nickel Company, Cuban Sugar Cane Corporation и United Fruit CompanyКак только братья заняли свои посты, они начали действовать: в 1953 и 1954 годах ЦРУ организовало два первых государственных переворота, хотя в обоих случаях свергнутые правительства стран третьего мира ориентировались куда больше на Кейнса, чем на Сталина.

Первый переворот 1953 года произошел в Иране, где в результате заговора ЦРУ свергло Моссадыка, посадив на его место жестокого шаха. Затем при поддержке ЦРУ произошел переворот в Гватемале — по прямой просьбе United Fruit Company. Эта корпорация, пользуясь расположением братьев Даллесов со времен их работы в Sullivan & Cromwell, возмутилась тем, что президент Хакобо Арбенс Гусман экспроприировал часть неиспользуемых земельных владений компании, превращая Гватемалу, по его словам, «из отсталой страны с преобладанием феодальной экономики в современное капиталистическое государство», чего ему позволить не могли. Вскоре Гусман был свергнут, a United Fruit оказалась победителем.

Но куда труднее было искоренить девелопментализм в странах южного конуса, где он пустил глубокие корни. Эту проблему на встрече в Сантьяго в 1953 году обсуждали двое американцев: Элбион Пэттерсон, директор Администрации международного сотрудничества США в Чили — позднее его служба превратилась в Агентство международного развития USAID — и Теодор У. Шульц, возглавлявший экономическое отделение Чикагского университета. Пэттерсона беспокоил бешеный рост влияния Рауля Пребиша и других «розовых» экономистов Латинской Америки. Пэттерсон говорил: «Нам необходимо изменить формацию этих людей, избавить их от крайне пагубного влияния полученного образования»Это замечание отвечало убеждению Шульца, что правительство США ведет недостаточную интеллектуальную войну с марксизмом. «Соединенные Штаты должны пересмотреть свои экономические программы за границей... мы хотим, чтобы они [бедные страны] искали свое экономическое спасение в отношениях с нами, используя для экономического развития наши пути», — сказал он.

Эти двое начали разрабатывать план, в результате которого Сантьяго, оплот ориентированной на государство экономики, превратился бы в свою противоположность — лабораторию экспериментов со свободным рынком. Это давало Милтону Фридману долгожданную возможность — страну, на которой можно проверить его излюбленные теории. Первоначальный план был простым: правительство США будет на свои деньги посылать чилийских студентов изучать экономику в то заведение, которое, как все понимали, радикальнее всех в мире противостоит «розовым» теориям, — в Чикагский университет. Кроме того, будут финансироваться поездки Шульца и его университетских коллег в Сантьяго для изучения чилийской экономики и обучения местных студентов и профессоров фундаментализму чикагской школы.

Этот план отличался от других американских учебных программ поддержки латиноамериканских студентов своим откровенно идеологическим характером. Избрав Чикаго для подготовки студентов из Чили — заведение, где профессора призывали к самому полному устранению государства из экономики, — Государственный департамент США сделал первый выстрел в войне с девелопментализмом, ясно дав понять чилийцам, что американское правительство приняло решение о том, какие идеи должны изучать студенты. Это было настолько грубым вмешательством США в дела Латинской Америки, что, когда Элбион Пэттерсон пришел к декану Университета Чили, ведущего университета страны, с грантом на программу обмена, декан отверг его предложение. Он сказал, что согласится лишь в том случае, если его факультет примет участие в решении вопроса, кто в США будет готовить их студентов. Тогда Пэттерсон обратился в не столь известный Чилийский католический университет — более консервативное заведение, где не было экономического отделения. Декан Католического университета подпрыгнул от радости, услышав это предложение: так родился «чилийский проект», как его называли в Вашингтоне и Сантьяго.