Книга Два ледокола. Другая история Второй мировой - Владимир Новоженов

Да и спрашивается, если зимой 1941 года Москву отстояли сибирские дивизии, а их дома и семьи точно были за 3–5 тысяч километров от того поля боя, где сибиряки лили свою кровь, — что же гнало этих ребят под немецкие бомбы и пули?

В. Суворов в «Ледоколе» блестяще показал кадровый состав 77 дивизий Второго стратегического эшелона Красной Армии. Это черные бушлаты даже не переодетых в полевую форму нашей армии зеков. Эти-то, измордованные сталинским НКВД, за что полезли на смерть и грудь свою под немецкие пули подставлять?

Вот не с руки Вам, Владимир Богданович, это анализировать! Спасибо, что честно показываете то, как шли на смерть зэка Васильевы и зэка Петровы…

Меня потрясло величие мужества комкора 63-го стрелкового «черного корпуса» Л.Г. Петровского. Человек, который в 18 лет уже командовал полком, в 35 лет был замом командующего Московским военным округом, роль и значение которого объяснять излишне. С этой должности его и забрали до войны органы НКВД. Но забрали не до конца…

Уже в пекле 1941 года он получает воинское звание генерал-лейтенанта и должность командарма 21-й армии. Присланный за ним самолет должен везти его к этой должности, а он сажает в него вместо себя раненых бойцов своего родного 63-го черного корпуса и сам возвращается его выводить из окружения. И ведь вывел! А ведь мог припомнить Сталину унижения Лубянки… И вывести всю братву к немцам. То есть начать дело Власова много раньше.

Хотя, со слов того же В. Суворова, Андрея Андреевича Власова, лучшего командарма 1941 года, блистательно оборонявшего своей 37-й армией Киевский УР в июле — августе, грудью закрывавшего в ноябре — декабре Москву своей 20-й армией, просто сдали в плен 12 июля 1942 года жители деревни Туховежки Ленинградской области. Вот вверенную ему Жуковым для спасения из безнадежного положения окружения 2-ю армию Западного фронта Власов спасти уже не мог. Бойцы 2-й армии просто вымерли от истощения и голода[12].

А вот Л.Г. Петровский, отправив присланный за ним самолет без себя, но с ранеными бойцами, полез выводить из окружения еще одну окруженную дивизию — 154-ю комбрига Я. Фокакова… И во время прорыва в обнимку со спасаемой дивизией был смертельно ранен. Немцы отдали все воинские почести доблести русского офицера и организовали его похороны.

Или судьба Константина Константиновича Рокоссовского.

Он начал войну командармом 16-й армии. А затем блестяще загонял немцев в Сталинградский котел, командуя Донским фронтом, громил группу армий Центр генерала фельдмаршала фон Клюге на северном выступе Курской дуги, блестяще реализовал свое авторство операции «Багратион» в болотах Белоруссии в 1944, громил немцев в тяжелейших условиях их глухой обороны в Восточно-Прусской, Восточно-Померанской и Берлинской операциях 1945 года.

Только вот не надо забывать, что до марта 1940 года органы НКВД дважды выводили его на расстрел и давали по груди бывшего командира 5-го кавалерийского корпуса холостой залп.

…А комдив Г.А. Ворожейкин, к июлю 1941 ставший генерал-майором авиации, а с августа этого же года руливший всем штабом ВВС Красной Армии? Ведь тоже возвращен в армию с нар, а комбриг А.В. Горбатов — выпущенный с них же только в марте 1941 года — с должности зама комкора 25-го стрелкового корпуса 19-й армии — стал генералом армии и командующим всеми ее воздушно-десантными войсками…

Да не перечесть мне этих примеров…

Вот недавно узнал, что, оказывается, в 1942 году были не только штрафные батальоны созданы, но и штрафные эскадрильи для летчиков. Туда можно было загреметь как за слом стойки шасси при посадке боевого самолета, так и, скажем, за стрельбу по пьянке в портрет Всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина в офицерской столовой.

Да, бывали Владимир Богданович и такие случаи…

Ну а что у пьяного на языке (тем паче в руке с табельным оружием), то у трезвого на уме… Так вот, будучи отправленным в штрафэскадрилью, такой политдиссидент мог вполне и свалить во время воздушного боя к противнику… Это не штрафник на поле боя.

Пока намылишься через линию фронта — тебя либо свои, либо немцы укокошат… Ан нет, Владимир Богданович, ни одного перелета таких воздушных штрафников к фашистам за все время существования таких штрафэскадрилий не зафиксировано… А ведь пальбу по портрету политического руководителя СССР во времена НКВД могли помнить очень долго…

Так как же нам самим себе объяснить это наше поведение?

Когда русский человек сражается за справедливое дело, освобождает землю, на которую залез гость, которого не звали…, когда в боях гибнут его товарищи, прекрасные парни, в душе русского начинает петь то, что составляет суть этой нации, — максимализм.

А если еще мы видим на газетной фотографии исколотое немецкими штыками тело юной девушки Зои в подмосковном селе Петрищево, полуголую и с отрезанной грудью, с петлей на шее… Которую повесили за то, что она искренне сражалась с этими незваными гостями-оккупантами — все… считайте, что с этой земли Вы уже спокойно свои гостевые ноги не унесете…

В нас просыпается все то, о чем говорит на страницах «Войны и мира» Лев Толстой…Гвоздить будем до тех пор…, пока в нас чувство ненависти не сменится чувством жалости… А вот после войны, после больших дел…, когда начинается возня вокруг того, кто сколько в зарплате получил, кому какую премию начислили… да какой ты в очереди на квартиру, будет в конце года бонус по корпоративу… али не будет, а если будет — то как и кому его начислят — нам становиться неизмеримо скучно…

Тут немец нас запросто своим терпением и дисциплиной за пояс заткнет…

А нам невероятно хочется выпить хересу… И не один стаканчик.

Это как нас достанут и какие у нас при этом будут возможности…

Вот не хотел я трогать Вашу тему, Владимир Богданович…, вот обещал я себе…

Но извольте. Надеюсь, губы дуть не будете…

Когда там, в Женеве, Вы решали свою судьбу, наверняка думали не о «печке Аквариума», в которой Вас сожгут за провал операции, а о том, что сошлют Вас в дальний гарнизон… И будете Вы там с женой и детьми служить до конца дней своих, рисуя объяснительные и пытаясь подняться…

Ибо новый начальник в Женеве Вас не рассмотрел, по-Вашему, крайне несправедливо оценил Ваши усилия… Посему уж больно сокрушителен был бы Ваш полет вниз с Женевского Монблана… И грустно, и скучно… Вот Вы и решили податься… Но как только все улеглось, огляделись Вы в Бристоле — скукота… А в голове столько невысказанных идей. Вот этим Вас Запад и покорил. Тем, что напечатал это невысказанное… И вот тут Ваш максимализм и выдал на-гора все то, отчего у читателя до сих пор захватывает дух… И самое смешное — за это еще и хорошо платят…

И серия невысказанного пошла в тираж.

Максимализм этот и в Вашем литературном псевдониме — «Суворов»…, мельче брать не будем… Верно? И высшая мера наказания, пусть и заочно… пусть и оспоренная коллегами… Но однако — высшая. Вот корреспондентка-ведущая на «Радио Свобода» аж поперхнулась, когда Минкин напомнил и обозначил цену Ваших прежних заслуг перед СССР. Не по себе нонешней молодежи такие приговоры, как «высшая мера»…